Миди
Название: Королевская кровь
Канон: The Musketeers BBC
Переводчик: [L]WTF Richelieu 2015[/L]
Бета: [L]WTF Richelieu 2015[/L], анонимный доброжелатель
Оригинал: crystalsoulslayer - Royal blood, разрешение на перевод получено
Размер: миди (4373 слова в оригинале)
Задание: вампир!AU
Пейринг/Персонажи: Ришелье/Тревиль
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-21
Предупреждения: графическое насилие, изнасилование, вампирское АУ
Краткое содержание: Ришелье жаждет власти в буквальном смысле, Тревиль продолжает ловить его и постоянно вынужден об этом забывать
Примечание: Поскольку Тревиль ничего не осознает, секс в этом фике не по согласию; Ришелье использует вампирские способности, чтобы соблазнить его, а потом стереть воспоминания
Размещение: только после деанона переводчика, запрещено без разрешения переводчика и автора
Для голосования: #. WTF Richelieu 2015 - "Королевская кровь"
Тревиль вовсе не был обеспокоен тем... инцидентом, о котором узнал кардинал. Пожалуй, он не меньше самого капитана хотел бы сохранить это в тайне и вполне мог бы сделать вид, что это никогда не происходило... по крайней мере, для всех остальных. У Ришелье был богатый опыт и настоящий талант в хранении секретов.
Наблюдая за махинациями кардинала, Тревиль иногда лениво задумывался, где же этот мерзкий интриган так наловчился? Возможно, в Церкви. Несомненно, кардинал шантажировал бы даже собственную мать, если это было ему выгодно, но где он научился так добиваться своей цели? Были ли это выходки дьявола, божественное провидение, или личная склонность Ришелье к обману и манипуляциям?
Несмотря на это, оставалось только удивляться наличию у Ришелье столь же удивительного мастерства избегать любого интереса в отношении своей персоны. У Армана Жана дю Плесси, кардинала-герцога де Ришелье и де Фронзак, казалось не было прошлого, лишь влияние и требовательность как настоящем, так и в предполагаемом будущем. Сомнительный дар кардинала просто был неоспоримым фактом в жизни Тревиля. Безусловно, это было проще беспокоиться именно об этом, а не гадать о его происхождении.
В целом, именно на этом плане капитан и остановился. В течение всех этих лет это неплохо помогало если не работать с ближайшим советником короля, то по крайней мере терпеть его.
Но сейчас что-то изменилось.
У Тревиля сложилось четкое ощущение, что он видел или слышал нечто касающееся кардинала, что могло бы изменить границы бытия и потрясти страну до самого основания, если бы он сумел сложить два и два. Но точная природа этого знания была за пределами его понимания. Словно какая-то часть фразы вертелась у него на языке, и улетучивалась по воздуху прежде, чем он успевал поймать ее.
Но это была игра воображения, а не факты, в то время как на его плечах держалась безопасность всей Франции.
Проблемой было не... само проишествие. В этом Тревиль был уверен. Но они каким-то образом были связаны.
***
Он грезил об этом.
Не о своих потерянных воспоминаниях, что ускользали от него как во время сна, так и в часы бодрствования. Нет, он воображал себе Ришелье, все что происходило между ними, их порочную связь. Но она была нечестивой, и неважно что кардинал шептал ему на ухо.
На исповеди Тревиль просто признался в том, что имел в похотливые намерения. Это не было неправдой. Не было ложью и то, под напором духовника он признался, что и он, и его партнер не состоят в браке и, насколько ему известно, в этот момент оба находились в здравом уме и твердой памяти. Похоже, его раскаяния оказалось недостаточно, и тогда Тревиль повторил его трижды, выразив надежду, что молитв и пожертвования будет достаточно для очищения его души.
Разумеется, Ришелье вел себя так, словно ничего не происходило. Тревиль обнаружил, что этот инцидент даже несколько упростил ему работу. Что было своего рода политической интригой, до тех пор, пока кардинал держался в стороне от капитана, а свой язык держал подальше от его рта.
Шли месяцы, и чувство вины Тревиля, очевидно, решило последовать примеру листьев французских деревьев. Оно завяло и опало, не делая больше попыток вторгнуться иллюзиями в сознание капитана. Память успокоилась, заявляя о них лишь изредка, в виде жарких и влажных снов. Беспокойство больше не будило Тревиля посреди ночи и не преследовало его в течение дня. А бывало, что его рассеивали прощальные слова Ришелье.
Вам не стоит бояться за свою душу, капитан. Ибо лишь немногие грехи Господь не способен простить людям, и наше преступление будет одним из последних, что он отыщет в сердцах Человечества.
***
Прекрасно понимая, что грех безнаказанный чаще всего повторяется снова, Тревиль чувствовал себя некомфортно наедине с кардиналом. Ришелье, без сомнения, это заметил, но никак не подавал виду и не упоминал о происшествии. Капитан выдохнул с облегчением, когда выяснил, что к его личному пространству относятся с уважением. Кардинал всегда старался, чтобы их разделял стол. Если же подходящей для барьера мебели не было, он выдерживал комфортное для Тревиля расстояние, достаточное для разговора на обычных тонах.
Учитывая их взаимную неприязнь, капитан ожидал любых насмешек от кардинала. Возможно, это будут томные взгляды украдкой, или понимающе приподнятая бровь, или понимающая улыбка, которую нельзя будет истолковать иначе. Но, вопреки его ожиданиям, ничего подобного не последовало.
Если честно, Ришелье вообще никак не реагировал. И чем дольше это продолжалось, тем больше Тревиля беспокоило подобное хладнокровие. У него мелькнула мысль, что какой-то талантливый художник ежесекундно подрисовывает на лице Ришелье выражение, наиболее точно подходящее к текущей ситуации. Когда они получили сообщение о тайной интрижке одного дворянина со своим слугой, оно словно совершенно не затронуло кардинала. Усталый вздох. Небрежный жест. Сдвинутые брови. Словно это происшествие не имело никакого сходства с событиями его жизни, и он был совершенно посторонним наблюдателем, который не мог даже помыслить о подобных вещах, не то что быть вовлеченным в куда худшие.
Это стало последней каплей.
***
- Как вы это делаете?
Кардинал оторвался от бумаг и, нахмурившись, посмотрел на него.
- Прошу прощения?
- Как вы это делаете, - повторил Тревиль.
Ришелье несколько озадаченно посмотрел на Тревиля, затем перевел взгляд на незаконченную подпись под каким-то документом, потом на свое перо и наконец снова поднял глаза на стоящего перед своим столом человека.
- Капитан де Тревиль. Если после всей вашей долгой и легендарной карьеры вы все еще не уверены, как нужно правильно писать...
- Я говорил не об этом, и вы прекрасно поняли, что я имел в виду. Как вам удается вести себя, словно...
Тревиль не сумел договорить. Ришелье мягко улыбнулся ему. Он в самом деле выглядел довольно доброжелательным, и это пугало.
- Словно я никогда не тратил полчаса своего очень дорогого времени на то чтобы вымыть свою засохшую сперму из ваших волос?
Капитан моментально вспыхнул, заставив его чуть наклонить голову в притворной скромности. Улыбка все еще играла на губах кардинала, когда он продолжил:
- Вы об этом хотели спросить, монсеньор Тревиль?
Тот закрыл глаза и с трудом сглотнул.
- Я предпочел бы выразиться более... деликатно.
Когда он наконец открыл глаза, кресло кардинала было пустым. И, прежде чем он успел как-то среагировать, Ришелье ответил прямо из-за его спины.
- Если вы не намеревались откровенно обсудить этот вопрос, зачем вообще нужно было его упоминать?
Тревиль резко развернулся, чтобы обнаружить его слишком близко, чтобы это было комфортным. Серо-голубые глаза кардинала были странно темными, а черные зрачки расширились куда больше, чем это можно было бы объяснить полумраком освещенной свечами комнаты. Тревиль промолчал, и тот продолжил:
- В вас борются столь разные чувства, капитан. Такое... противоречие. Если бы я предложил вам выбрать, вы бы предпочли скорее обречь человека на смерть, нежели на счастье. Несомненно, результат воспитания нашего благословенного общества. Что же мы за странные люди, если не можем говорить о делах сердечных, пока само сердце не вырежут из груди.
Говоря это, он подошел еще ближе, и Тревиль оказался зажатым между его высокопреосвященством и столом.
- Я не думаю, что произошедшее между нами можно назвать делами сердечными, - сказал он, пытаясь не обращать внимания, насколько шатким и неуверенным был его голос, словно он был кораблем, который накрыла гигантская морская волна.
- А почему нет?
- Потому что мое сердце требует, чтобы я презирал тебя.
Ришелье рассмеялся, по-видимому его это искренне развеселило.
- Опять противоречия.
Он поднял руку, очерчивая кончиком пальца контур губ Тревиля.
- Это говорит мне о том, что вы не одобряете наши встречи. Но это... - его рука опустилась гораздо ниже, сжимая ткань над быстро твердеющей эрекцией капитана. - Это говорит о том, что вы желали бы повторения.
Тревиль покраснел еще больше, делаясь прямо-таки багровым, его рот шокированно приоткрылся. Кардинал чуть склонил голову. Но руку убрал, хотя и положил ее на край стола, слишком близко к Тревилю. Капитан не смог не вздохнуть с облегчением.
- Не нужно бояться. Я бы хотел получить устное подтверждение от вас, а не от вашего... маленького капитана.
Прежде чем он договорил, Тревиль язвительно перебил его:
- Забавно, что вы называете его маленьким капитаном, ведь ваш собственный кардинал такой крошечный.
- В прошлый раз ваш развратный рот не посчитал его слишком маленьким, - холодно ответил тот, но проклятая улыбка так и не покинула тонкие губы. - Отвечая на ваш первоначальный вопрос, я могу лишь сказать, что я принимаю любую свою ложь - сказанную или несказанную, как правду. Если ваше ранимое сердце желает сохранить тайну, вам стоит сделать то же самое. И в идеале было бы лучше воздержаться от подобных разговоров - как со мной, так и с кем-то еще. Разумеется, если только вы не собирались вновь ужаснуться моему размеру.
И это случилось вновь.
Снова появилось невыносимое ощущение чего-то важного, некоего знания, ныне забытого. Такое же внезапное, необъяснимое и непреодолимое влечение к кардиналу. На сей раз Тревиль сам набросился на него, прижав самого могущественного человека Франции к стене и буквально насилуя его рот. Как и в прошлый раз, Ришелье не удосужился пригласить любовника в свою спальню, а просто стянул свой плащ и камзол, расстегнув штаны и оставшись в одной рубашке. Как и прежде, Тревилю было наплевать на это. Он чувствовал себя почти пьяным от собственного возбуждения, неуклюжим, пошатывающимся и таким услужливым.
Ришелье оказался неожиданно сильным, ему потребовалось лишь обхватить лицо Тревиля обеими руками, чтобы отодвинуть его, а затем опустить вниз, ниже и ниже, длинные пальцы впились в его затылок. И у капитана снова останутся ушибленные колени и память, которая заставит его с криком и ругательствами просыпаться посреди ночи, вспоминая ощущение того, как крепко кардинал удерживал его голову пока снова, снова и снова вбивался в его горло. Руки Ришелье крепко удерживали его на месте, и было невозможно вырваться, даже когда его рот и горло заполнились струями горького сиропа. Он задохнулся. Когда кардинал наконец покинул его, капитан подавился и вновь закашлялся. Он понял, что захлебнулся чужим семенем, но прежде чем сумел что-нибудь предпринять, другой человек уже поднимал его на ноги.
Ришелье резко развернул его и заставил опереться ладонями на все ту же стену, его лицо врезалось в осыпавшуюся штукатурку. Никаких слов. Кардинал вообще не издал ни звука, слышно было лишь тяжелое дыхание Тревиля, шорох ткани и кожи, когда Ришелье распахнул его камзол, пытаясь добраться до застежки штанов самого капитана.
Эту часть он никогда толком не помнил.
Он знал, что рот кардинала приникнет к основанию его шеи, а сильная и опытная рука наконец приведет его к финалу. Но он не мог осознать это так же легко, как ощущение горячей, пульсирующей плоти у себя во рту. Пожалуй, ему не хотелось задумываться, что именно это говорит о нем самом.
***
Что он знает?
Что он понял?
Где он?
Он был в чужой постели. Изголовье было слишком вычурным, а простыни чересчур дорогими. Он спросил себя, не могла ли это быть встреча с какой-нибудь богатой дамой? Его тело непривычно болело в некоторых весьма интимных местах - бедра, ноги и спину ломило просто невыносимо, как никогда раньше. А еще у него было ощущение, словно он изрядно перебрал с выпивкой, хотя он вообще не помнил, чтобы пил хоть что-нибудь, так что, возможно, он действительно был болен. Сколько же сейчас времени? Было темно, но причиной этого могли быть задернутые занавески. Тревиль сделал попытку перевернуться, чтобы наконец сесть и должным образом осмотреться вокруг.
Прохладная, сухая рука, безошибочно мужская, хотя и без мозолей, скользнула с его спины вдоль позвоночника. Когда Тревиль осознал это прикосновение к своей голой коже, он замер, и его взволнованное сердце заколотилось еще сильнее.
- Добрый вечер, капитан. Рад видеть, что вы снова проснулись.
Кардинал.
- Ришелье? Какого черта здесь творится?
- Ну же, расслабьтесь. Не нужно так сильно нервничать.
- ... Это ваша кровать?
- Разве вы не знаете, где находитесь?
- Нет, и я начинаю очень сильно злиться.
- Капитан, ваше состояние сейчас крайне деликатно. Умоляю вас, постарайтесь оставаться спокойным.
Тревиль ударил кардинал по руке и как можно быстрее откатился от него. К сожалению, при этом он сверзился с кровати прямо на деревянный пол. Ему удалось смягчить падение до того, как он ушибся, но это было не слишком прилично. Что еще хуже, попытавшись подняться, он выяснил, что пол отнюдь не так устойчив, как должен быть. Все вокруг стало необычно серым, его руки и ноги онемели и, когда он наконец пришел в себя, то свисал с рук Ришелье, словно безвольное одеяло, и кто-то пытался поговорить с ним.
- Капитан? Капитан Тревиль? Вы меня слышите?
Понадобилось несколько секунд, прежде чем он сумел выдавить:
- Арамис?
- Да, сударь.
- Какого черта происходит?
- Давайте вернем вас обратно в постель, тогда я смогу объяснить.
Ришелье и Арамис подняли его и аккуратно уложили на кровать. Присутствие мушкетера изрядно успокоило капитана, по какой-то неизвестной причине сама мысль о том, чтобы остаться наедине с Ришелье приводила его в ужас. Его высокопреосвященство никогда особенно не любил Тревиля, но он никогда не угрожал ему напрямую и, насколько сам капитан помнил, никогда раньше не доставлял ему физических неудобств.
Но сейчас словно чего-то не хватало. Мелькнула какая-то мысль, но затем улетучилась, так и не слетев с языка.
- Как вы себя чувствуете? - спросил Арамис.
Тревиль на секунду задумался.
- Сконфуженным. Я запутался и хочу пить.
- Я принесу воды, - сказал кардинал и извинился, покинув комнату своей обычной быстрой скользящей походкой.
- Расскажите последнее, что вы помните.
Тревиль попытался воссоздать хоть что-нибудь до нынешнего момента. Однако в голову ничего не приходило, и он ответил:
- Я не уверен, - в этот момент в его мозгу всплыли внезапные картинки. - Карета? Не изнутри, я скакал снаружи. Черная карета.
- Это была карета кардинала, - сказал Арамис. - Вы помните, как уезжали из дворца?
Слова Арамиса словно стали ключом к непроницаемому сейфу в голове Тревиля. Каждый вопрос разворачивал новые воспоминания, и он складывал их по порядку, словно пачку писем, пока наконец не понял, что произошло.
Все началось с одной из их традиционных словесных перепалок с Ришелье. Потеряв терпение, король заявил, что они должны уже найти способ цивилизованного сосуществования, или же подраться, как настоящие мужчины. Тревиль немедленно потянулся к шпаге. Но по словам Арамиса, Ришелье крайне убедительно сказал, что капитан действительно разумный человек, и они могут обсудить это как благородные люди, не прибегая без нужды к бессмысленному насилию. В конце концов, разве они не пытаются служить своей стране и своиму королю наилучшим из известных каждому из них способом?
Тревиль согласился, а затем принял приглашение кардинала пожить несколько дней в его загородном доме, чтобы обсудить этот вопрос. Арамиса там не было, но они с Атосом и Портосом немедленно прибыли, когда на вторую ночь кардинал прислал сообщение, что Тревиль заболел.
- Думаешь, он меня отравил? - спросил Тревиль лишь наполовину шутя.
Арамис рассмеялся.
- Нет, сударь. Не скажу, что он испытывает к вам хоть какую-то симпатию, но кардинал не настолько глуп, чтобы убить вас в собственном доме.
***
На этот раз, Тревиль просто напрашивается чтобы его убили.
Ришелье приходилось быть более скрытным и осторожным, чем когда-либо. И делал он это вовсе не потому, что отступил от своих безупречных стандартов бдительности, просто Тревиль был невыносимо любопытен и натренирован в лучших семейных традициях гораздо больше, чем он ожидал.
Капитан королевских мушкетеров не представлял серьезной опасности. Честно говоря, было сложно хоть как-то навредить Ришелье, даже если представить, что его вообще удалось бы загнать в ситуацию, когда он подвергся бы физическому насилию. Человек (если бы его можно было так называть), служивший сейчас первым министром короля Франции, не бывал серьезно ранен с.... о, Господи. Как давно это было? Точно не в Иерусалиме. Или все же там? Нет, это был тот инцидент в Дамаске, который безусловно научил его уважать хорошее умение владеть саблей, как ничто другое. Что ж, с тех пор прошло семьсот лет. Он смирился.
Но в этом было и преимущество. Он изучил все хитрости переговоров.
Клан Тревилей был опытен и хорошо известен. Они прекрасно знали, что полностью уповать на силу чеснока, крестов и святой воды было бы глупо - особенно когда такие устройства не срабатывали - и в нынешние времена предпочитали арбалеты и взрывчатку более традиционным средствам. Но бессмертный, ныне отзывавшийся на имя Ришелье, отнюдь не был новичком. Он вовсе не был неуклюжим новообращенным, боящимся света и далеким от своего клана. О нет.
Он был учеником Старших и возрастом несколько превосходил Христа, которому якобы служил. Он посещал залы Великой библиотеки в Александрии, стал свидетелем падения Римской империи, а однажды практически обхитрил Александра Великого в попытке отведать его крови (прежде чем наставник ему это запретил). У Ришелье всегда была тяга к королевской крови; его учитель объяснял, что получаемая таким способом энергия была квинтэссенцией отношения людей к своим правителям. Излишне говорить, что Людовик XIII не был самой вкусной из его жертв; он не был ни самым приятным, ни самым привлекательным. Но его нынешнее положение было вполне удобным и прекрасно его устраивало, пока он не достигнет пределов своей способности имитировать старение.
Именно поэтому его изрядно раздражали попытки Тревиля вернуть память. Что еще хуже, он казался устойчивым к привычным для Ришелье методам гипноза. Он никогда не тратил излишнее время на такие вещи и чаще всего предпочитал старые добрые уловки, вроде соблазнения и телепатии. Проклятый мушкетер уже дважды подвергался небольшому вмешательству, а в последний раз было вложено столько ментальной силы, что капитан заболел на несколько дней, но не унялся. Он ухитрялся врываться именно в тот момент, когда Ришелье слизывал последнюю каплю крови Людовика со своих тонких губ.
Всякий раз это происходило примерно одинаково. Тревиль неизбежно тянулся к пистолету; Ришелье неизменно бросался через всю комнату, чтобы остановить его, и закрывал его рот рукой, прежде чем тот успевал закричать. Это занимало меньше времени, чем требуется на то, чтобы прочитать эти слова; на самом деле он, возможно, смог бы обогнать выстрел. Ришелье часто задавался вопросом, как выглядят его сверхъестественно быстрые движения для человека. Несколько раз он демонстрировал их и просил аудиторию описать, что они видят. До сих пор все они были слишком заняты своими воплями, чтобы сформулировать связный ответ.
Ришелье находил это невероятно утомительным и, помимо всего прочего, крайне бесполезным.
Разумеется, Луи едва осознавал происходящее - впрочем, это мало отличалось от его обычного состояния - и с удивлением рассматривал потолок своего кабинета, не обращая внимания на их борьбу.
- Тревиль, вы опять? Жаль, что, стерев вам память, я, по-видимому, лишил вас возможности выучить этот урок.
Зубы Тревиля беспомощно терлись о ладонь кардинала.
- Не кусайтесь, капитан. Если вам удастся прокусить мою кожу, вы обнаружите, что превратились в такого же монстра, как я.
И тут он почувствовал удар в живот, прямо под грудную клетку.
Ришелье выдохнул носом, прекрасно понимая, как смешно должны при этом затрепетать его усы.
- Вы что, только что ударили меня ножом?
Он посмотрел вниз и предсказуемо увидел, что руки Тревиля были сомкнуты на кинжале, глубоко вошедшем ему в живот.
- Вы действительно ударили меня. Чрезвычайно неэффективно, особенно для вас.
Страх в расширившихся глазах Тревиля был именно таким, как и ожидалось, и кардинал почувствовал удовлетворение. И все же капитан был солдатом, и все еще пытался провернуть лезвие.
- О нет, в этом нет необходимости, - свободной рукой Ришелье убрал дрожащие пальцы Тревиля с рукояти. - Но мне кажется, что вам потребуется это, - продолжил он и прижался губами к шее мушкетера. Никакого укуса, это не было нужно. Как только его губы прижались к коже, глаза капитана закатились, он обмяк, и его колени подогнулись.
- Хорошо. Вот и все, расслабьтесь.
Еще один нежный поцелуй в безвольные губы Тревиля, и знаменитый своим вспыльчивым нравом капитан практически лишился сознания. Ришелье аккуратно помог ему сесть на пол, прислонив спиной к стене. Голова мужчины безвольно откинулась, и сейчас он выглядел почти мило.
Разумеется, в той или иной степени на это были способны все вампиры. Даже выползающие лишь по ночам уличные отбросы могли мягко успокоить жертву. В нынешний век научных открытий популярным было предположение, что на губах вампира вырабатывается какой-то яд, проникающий сквозь кожу. И чем сильнее он был, тем большую концентрацию мог произвести. Его мастер, будучи Старшим, мог отправить человека в кому лишь прикосновением губ. (На одном из семейных собраний Старший проглотил горящий пороховой заряд, просто чтобы посмотреть, что получится. Из-за небольшой задержки они уже решили, что запал потух. Затем раздался приглушенных удар, и Старший изрыгнул изрядное количество вонючего черного дыма. Он отметил, что на вкус это было довольно приятно, словно воздух после пушечного залпа, и продолжал пить вино, не испытывая ни боли, ни каких-то других негативных последствий. Ришелье не был готов испробовать нечто подобное, все же он был одним из младших среди дюжин своих братьев и сестер, невзирая на то, насколько старым он иногда ощущал себя. Один из его старших братьев помогал строить Великую пирамиду в Гизе, а самый старший из детей их наставника был давно мертв. Сам мастер утверждал, что существовал еще до появления письменности. Ришелье ему верил).
Длинные пальцы обернулись вокруг рукояти кинжала и спокойно вытянули его одним движением. Разумеется, кровь была, но она не текла ручьем, как у нормальных людей, и не брызгала из раны. Кровь Ришелье была черной, словно деготь, и лишь немногим более жидкой. Он подумал, что ему придется заказать новый камзол. Неудобно. Ну что ж, какое-то время ему стоит носить черную кожу. По крайней мере, теперь у него был предлог.
Существовал лишь один способ избавиться от крови вампира на клинке, дабы он не обращал каждого, кого поранит, и для этого необходимо было опустить лезвие в серную кислоту по меньшей мере на восемнадцать дней. Это, конечно, изрядно повредит нож и превратит его в лом. Но ему в любом случае придется это сделать, прежде чем избавиться от него.
- Надеюсь, ты не будешь о нем жалеть, - Ришелье помахал кинжалом перед закрытыми глазами Тревиля, - потому что больше его не увидишь. Он осторожно засунул кинжал за пояс и внимательно осмотрел руки Тревиля в поисках других следов крови. Черно-красное пятно обнаружилось между большим и указательным пальцем руки. Ришелье лизнул его, не обращая внимания на мягкий протест мушкетера. Больше ничего не нашлось, и тогда кардинал легко подхватил его на руки, словно тот был пустым бумажным пакетом, и начал осторожно пробираться к комнате капитана в казармах.
На сей раз он был гораздо осторожнее. Позже Ришелье планировал поговорить со своими родичами и взять пару уроков по принудительному забвению. В частности, у его старшей сестры был настоящий талант к точечному извлечению памяти, ее жертвы даже не могли понять, что чего-то не хватает. Но на данный момент он сделал все, что мог. Вероятно, Тревиль будет прикован к постели еще несколько недель, он может даже умереть. Но даже если и так, это посчитают какой-нибудь естественной болезнью и никогда не свяжут с кардиналом. Он был в безопасности.
А даже если они сумеют выяснить, кто он такой, чтобы убить его, понадобится пушка. Или бомба. Или какая-нибудь столь же медленная и неуклюжая конструкция. Учитывая возможную скорость его движений, он сильно сомневался, что они смогут вооружиться чем-то подобным прежде, чем он сбежит и перебьет их всех. Но лучше было не рисковать. У Ришелье не было ни малейших намерений сохранить это имя навсегда. Имен у него было много, и он не привязывался к ним. И он не планировал оставаться здесь слишком надолго. Ему нравился этот мир. И он хотел увидеть, что будет происходить дальше.