WTF Armand Richelieu and Co 2016
Урок терпения
Название: Урок терпения
Автор: Рикардо Фонтана
Бета: Рикардо Фонтана
Размер: мини
Персонажи: Ришелье, Генрих IV
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Почему будущий кардинал Ришелье покинул двор Генриха Четвертого.
Четвертый день король оставался на ночь в своих комнатах; это значило, что он в очередной бурной размолвке с маркизой Верней. Едва успев примириться, любовники тут же самозабвенно ссорились. Как говаривал де Сюлли, король и его фаворитка даже не могли заниматься любовью без громкой брани. Нынешнюю ситуацию усугубляло еще и то, что в руки короля попали письма прекрасной Анриетты к одному из смазливых придворных хлыщей, и разразился скандал. Маркиза же в ответ упрекала венценосного любовника в том, что он поддерживает связь с графиней де Море, родившей ему сына. В своих претензиях к королю она доходила до абсурда, обвиняя его даже в том, что он спит с собственной женой. Генрих смеялся и отшучивался, однако утомился и решил некоторое время не посещать ни одну из своих дам. В нем бурлила неудержимая жизненная сила, но старость подкрадывалась и все чаще давала о себе знать. "Королю полусотни любовниц" тоже необходим был отдых.
Этим периодом затишья и воспользовался молодой епископ Люсонский, проповедник при дворе Его Величества. Он принял важное решение, и спешил сообщить о нем своему повелителю, втайне, возможно, надеясь, что тот отговорит его от такого шага. Сейчас он стоял в скромной и почтительной позе около стола, за которым король заканчивал просматривать корреспонденцию.
Генрих Четвертый, нахмурясь, быстро пробежал глазами и отложил в сторону пару пахнущих лавандой листков - скорее всего, от маркизы, догадался Люсон. Затем король потер кулаками усталые глаза и взглянул на посетителя:
- Простите, мой дорогой епископ, что заставил вас ждать, - приветливо проговорил он. - Да садитесь же, отчего вы всегда так церемонны? Мы тут вдвоем.
- Истинное величие заставляет уважать себя в любой ситуации, - ответил Арман, опускаясь на второй стул. - От того, что рядом нет господ Ла Валетта или д"Эпернона, вы не перестаете быть королем, а я - вашим подданным.
Король фыркнул:
- Господин Люсон, вы на все имеете свои возражения! Но оставим тему почтительности для ваших научных трудов и поговорим попросту, как отец с сыном. Я ведь, как вы помните, обещал вашему батюшке не оставлять его семейство своим попечением. Хотя, в силу определенных обстоятельств, видимо, дурно справляюсь с принятыми на себя обязанностями, - он сделал предупреждающий жест, заметив намерение Армана возразить. - Итак, к делу, - Генрих удобно откинулся на спинку стула, уронив руки на колени.
- Сир, не входя в околичности, - я намерен оставить двор и отбыть в свою епархию, - выпалил молодой священник. - Я непозволительно задержался в Париже, а ведь в Люсоне, который я еще даже не видел, ждут епископа, который мог бы всерьез заняться расстроенными делами епархии.
Король ничего не отвечал. Арман смотрел на него неотрывно в ожидании слов, которые изменят его жизнь. Однако услышал он не то, на что втайне рассчитывал.
- Когда вы намерены ехать? - медленно спросил Генрих.
Разочарование и стыд окрасили щеки молодого человека лихорадочным румянцем.
- На другой же день, ваше величество, - быстро ответил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Король кивнул.
- Я так и предполагал. Вы быстро принимаете решения и так же молниеносно воплощаете их в жизнь. Вы не любите ждать, мальчик, так ведь?
Арман хотел было что-то ответить, но у него пропал голос.
- Я тоже не любил ждать. И не хотел, - неторопливо продолжал Генрих. - Но Господь видел, через что нужно мне пройти, чтобы сейчас иметь право так говорить с вами. Я был жертвой и сам плодил жертвы. Я глотал обиды, валял дурака, предавал и сам был предан. Вам это еще только предстоит, дорогой мой епископ.
- Сир, я... - начал было епископ, но Генрих махнул рукой.
- Погодите, не перебивайте меня, Арман. Вы хотели бы играть при мне более значительную роль. Все этого хотят... Все стремятся урвать кусок мяса с королевских костей. А ваша семья небогата, и ради нее вы пожертвовали карьерой военного. Я вижу ваше честолюбие, вашу гордость. А еще - ваш тяжелый характер, вашу властность...
- Сир!
- Раны Господни! Да дайте же вы мне закончить! - воскликнул Генрих и расхохотался. - Вот и наш характер во всей красе! Сколько вам лет, Арман?
- Двадцать три,- пробормотал тот ошеломленно.
- Двадцать три года! И вы уже перебиваете своего короля! - продолжал от души смеяться Генрих. - А что же будет дальше? Через пару лет вы будете командовать старым добрым Анри и ставить его в угол за ослушание!
Молодой священник, терзаемый одновременно стыдом и возмущением, сделал умоляющий жест, но это не остановило его собеседника.
- Нет уж, выслушайте меня, молодой человек... Вы правильно рассудили, лучше быть головой мухи, чем хвостом льва. Там, в глуши и безвестности, вы поймете, на что годны, смягчите свой нрав, научитесь ждать и терпеть. Впрочем, вы всегда будете для меня желанным гостем, - уже мягче добавил король.
Он поднялся со стула; встал и Арман, разбитый и униженный. Слова Генриха, какими бы они ни были справедливыми, жгли его душу, и он почти со страхом ожидал, чем закончится этот разговор. Однако Наваррец снова удивил его. Он подошел к молодому человеку, обнял его и расцеловал.
- Молитесь за старого короля, сын мой, и за моего Луи. Завтра загляните к казначею, я прикажу дать вам денег на первое обзаведение, в вашем Люсоне добрые католики, наверное, растащили все, что могли. А может, не поедете зимой? - спросил Генрих. - А? Мороз на дворе.
- Поеду, сир, - ответил епископ. Он совершенно пришел в себя, так что даже смог улыбнуться. Сейчас он менее, чем когда-либо, хотел покидать своего доброго покровителя. Однако свернуть с намеченного пути уже не мог. - Если я сегодня поддамся на ваши уговоры, то потом пожалею об этом. Вы позволите вам писать?
- Не только позволю, но даже приказываю вам это, - сказал король. - Запомните мои слова, дорогой епископ, вы еще добьетесь всего, чего захотите. Вы такой же пройдоха, как ваш батюшка, как я его любил, упокой Господи душу раба Твоего в селениях праведных... Идите, идите, Господь с вами, - он ласково подтолкнул Армана к двери, а сам вернулся к столу - хмуриться на лавандовое письмо и раздумывать - поехать к Анриетте прямо сейчас или подождать до утра.
...Уже будучи в Люсоне, Арман дю Плесси, непрестанно думая об этом разговоре, составит своеобразный катехизис поведения в отношении Генриха Четвертого. Он дотошно проанализирует характер короля и изберет манеру, в которой лучше всего себя с ним вести. Однако эти правила через два года утратят актуальность. Короля зарежет безумный школьный учитель, и будущему великому кардиналу придется на брюхе, унижаясь и заискивая, ползти к вершинам власти более пятнадцати лет. Жизнь преподаст ему горький урок терпения.
И этот урок будет усвоен на "отлично".
Арман и три кардинала
Название: Арман и три кардинала
Автор: Рикардо Фонтана
Бета: Рикардо Фонтана
Размер: миди
Персонажи: Ришелье, Берюль, Перрон, Ларошфуко
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Если у тебя горячая кровь и мало денег - добро пожаловать в объятия парижских неприятностей!
В майский день 1607 года от Рождества Христова в Париж въехал простой наемный экипаж. В экипаже, полускрытый запыленными кожаными занавесками, сидел красивый молодой священник в черном плаще. По всему было видно, он дурно себя чувствует и очень страдает от дорожной пыли и тряски. Он сидел с полузакрытыми глазами, откинувшись назад, и, по всей видимости, совершенно не интересовался бурной парижской жизнью, скорее наоборот. Крики, хохот и брань, проникавшие в его ненадежное укрытие, заставляли молодого человека страдальчески морщиться. То и дело из-под плаща показывалась холеная рука с платком, которым он вытирал испарину с высокого лба. Затем священник подносил этот платок к носу, дабы спастись от запаха нечистот, которые в то время выплескивались просто из окон и стекали в канавы, прорытые специально для этой цели вдоль улиц. При этой манипуляции открывался край рукава, и становилось ясно, что цвет сутаны путешественника - фиолетовый, а следовательно, молодой священник уже возведен в ту степень, в которой, пусть и на совершенно особом месте, пребывает и сам Папа Римский.
Экипаж, окунулся в столичный водоворот и удручающе медленно проехал через еврейский квартал. Возница то и дело вынужден был останавливать измученных лошадей и поливать цветистой бранью очередного остолопа, которому зачем-то пришла в голову фантазия погибнуть под колесами именно в этот чертов момент. Так, продвигаясь шаг за шагом, экипаж миновал аббатство Сен-Жермен, и остановился у приличной гостиницы, с крыльца которой можно было увидеть оживленную набережную. В этой гостинице путешественник снял две комнаты на втором этаже, и, подкрепившись чрезвычайно скромным обедом, который ему подали тут же, покинул гостиницу и заспешил в сторону королевского дворца.
Надо сказать, что в то время самый романтический город мира был не лучшим местом для прогулок. Даже главные улицы его были, кроме того, что грязными и зловонными, еще и достаточно тесными и неудобными как для пешеходов, так и для счастливых владельцев карет. Любому прохожему, если он не желал покончить счеты с жизнью или - что, возможно, еще хуже - сделаться калекой, приходилось смотреть в оба, чтобы не оказаться под копытами лошадей или под колесами. Однако наш епископ, которому после краткого отдыха очевидно полегчало, оказался легкомысленней, чем то подобало любому находящемуся в Париже. Он засмотрелся на красивую женщину, чей профиль мелькнул и скрылся в окне, и с опозданием обнаружил за спиной запряженную четвериком карету. Пытаясь избежать печальной участи, он совершил неподобающий его сану прыжок в сторону, и, к несчастью, налетел на собрата по сословию - высокого кардинала, который только что вышел из лавки ювелира. Кардинал вскрикнул от боли и с нехристианским гневом обрушился на епископа:
- Сударь, где вы оставили свои глаза?!
- В молитвеннике, - попытался отшутиться наш герой, однако, заметив, как баюкает ушибленную руку жертва столкновения, остановился, движимый состраданием, и участливо осведомился:
- О, ваше высокопреосвященство, простите меня! Могу я чем-нибудь помочь вам?
- Мне бы чрезвычайно помогло только одно, - ответил кардинал, злобно сверкнув глазами, - если бы черт вас побрал, господин Растяпа, со всеми вашими потрохами! Так зашибить руку, которой я всю ночь писал трактат!
Епископ также метнул из глаз молнию, достойную Юпитера.
- Поверьте мне... - отвечал он, - поверьте мне, я сделал это нечаянно, и, сделав это нечаянно, я сказал: "Простите меня". По-моему, этого достаточно.
- Сударь, - сказал кардинал, все еще нянчась с рукой, - вы невежа. Сразу видно, что вы приехали издалека.
Епископ побледнел. Слова кардинала попали точно в цель. Он только что приехал в Париж в надежде обрести при дворе влияние, подобающее, как он считал, его способностям. В противном случае его ожидало прозябание в бедной отдаленной епархии. Призрак такой будущности бросал в дрожь нашего героя, и он болезненно реагировал на всякое напоминание о своих обстоятельствах.
- Клянусь! - проговорил он. - Хоть я и приехал издалека, но не вам учить меня хорошим манерам, предупреждаю вас.
- Кто знает! - сказал высокий кардинал.
- Ах, если б я не так спешил увидеть моего брата!.. - воскликнул епископ.
- Так вот, господин Торопыга, меня вы найдете безо всякой спешки, слышите? Я, Франсуа де Ларошфуко, вызываю вас на ученый диспут!
- Отлично! Мое имя Арман дю Плесси. Где именно мы встретимся, не угодно ли сказать?
- Подле монастыря Дешо.
- В котором часу?
- Около двенадцати. И постарайтесь не заставить меня ждать. В четверть первого я вас срежу на простейшем вопросе!
- Отлично, - сказал епископ, - явлюсь без десяти двенадцать!
И он продолжил свой путь, надеясь застать брата в Люксембурге, где он обычно бывал в послеобеденное время, пользуясь благосклонностью королевы Марии.
Пройдя еще квартал, он увидел около лавки портного еще одного кардинала, в столь жаркий день кутавшегося в великолепную горностаевую пелерину, который беседовал с двумя канониками. Все трое были достаточно плотного телосложения, так что обойти их по тротуару было невозможно. Между собеседниками, впрочем, оставалось свободное пространство, через которое мог проскользнуть один человек. Взвесив шансы проскочить между беседующими и шансы уцелеть на середине дороги, где прокладывали себе путь повозки, кареты и телеги, дю Плесси бросился напрямик. Однако кардинал в пелерине сделал шаг вперед, и от столкновения с епископом отшатнулся и приложился спиной к забрызганной грязью стене.
- Кровь Христова! - воскликнул слуга Церкви, срывая с плеч пелерину и осматривая нанесенный ей ущерб. - Это отвратительное пятно теперь никогда не отчистится! С ума вы спятили, что бросаетесь на людей?
- Простите! - проговорил дю Плесси, смущенный второй неловкостью, - но я очень спешу. Я тороплюсь на встречу...
- Вы оплатите мне ущерб! - орал кардинал, багровея под стать своей сутане. - Вы хоть знаете, сколько нынче стоит горностай?
- Но, - с изумлением произнес епископ, - вы всерьез считаете, что ваша пелерина из горностая? - он потянул носом. - Это кошка!
Тут кардинал дал полную волю своему гневу.
- Сударь, - прорычал он, - возьмите свои слова обратно, иначе дело для вас кончится диспутом!
- Но ведь это чистая правда! - воскликнул епископ. - Я сам люблю кошек, их у меня пять. И я прекрасно знаю, как они пахнут. Ваша пелерина стоит ровно столько, сколько стоит работа скорняка и швеи, - он предпочел бы не делать таких разоблачений, однако стоит признать, что в карманах новоиспеченного монсеньера гулял ветер, и оплатить горностаевую пелерину он бы попросту не смог.
Собеседники кардинала расхохотались.
- Как, монсеньер де Берюль, вы носите на себе драных кошек?! - произнес один из каноников. - Как будут смеяться при дворе, если об этом узнают! - причем плутовское выражение его заплывших жиром глазок не позволяло усомниться в том, что при дворе обязательно узнают об этом происшествии.
Кардинал в дикой ярости сделал движение, намереваясь броситься на обидчика.
- Потом, потом! - крикнул епископ. - Не надевайте пелерину на диспут! Ужасная гибель этих кисок разрывает мне сердце!
- Значит, в час, позади Люксембургского дворца!
- Прекрасно, в час! - ответил дю Плесси, заворачивая за угол.
Уже около Малого Люксембурга он заметил еще одну группку беседующих - очередной, весьма ловкий и элегантный, кардинал приглушенным голосом рассказывал троим дворянам какую-то сплетню, а они хохотали во все горло. Дю Плесси увидел, как из кармана князя Церкви выпал сверток бумаг, небрежно перевязанный желтой шелковой лентой. Первым стремлением епископа было поднять эти бумаги и подать кардиналу. Однако, вспомнив, что встреча с двумя достойными священнослужителями не принесла ему ничего хорошего, он остановился в нерешительности. Кардинал и его собеседники, впрочем, заметили молодого человека и вопросительно на него взглянули. Дю Плесси ничего не оставалось, как приблизиться к ним, поднять сверток и с поклоном подать кардиналу. Тот видимо смутился и невольно спрятал руки за спину.
- Вот ваши бумаги, ваше высокопреосвященство, - произнес епископ с чрезвычайной учтивостью, - вам, вероятно, жаль было бы их потерять.
Кардинал залился румянцем и скорее выхватил, чем взял сверток из рук дю Плесси. От резкого движения лента развязалась, бумаги рассыпались, и стали видны написанные на них стихи.
Перси кусая в экстазе, нимфа ласкает подругу,
Та изнывает от сладкой страсти, чьи соки обильны...
- Так, так, - воскликнул один из дворян, - теперь наш скрытный монсеньер дю Перрон не станет уверять, что не читает фривольной литературы!
Дю Перрон бросил на епископа один из тех взглядов, которые ясно дают понять человеку, что он нажил себе смертельного врага.
- Вы ошибаетесь, господа, - произнес он. - Этот сверток вовсе не принадлежит мне, и я не знаю, почему этому господину взбрело на ум подать его именно мне, а не любому из вас.
Но приятели кардинала не дали себя убедить, несмотря на все его уверения.
- Так значит, правда то, что рассказывали о вас? Будто бы вы в день торжественных похорон вместо надгробной речи над бедным королем Генрихом Третьим все перепутали и прочли пятьсот стихов о содомской любви Дафны и Аристеи? Если я не ошибаюсь, вот это, - он указал на предательские листки, - и есть та самая поэма!
- Вы все ошиблись, - холодно произнес дю Перрон. Кстати, - произнес он, обращаясь к своему обвинителю, - я вспомнил, дорогой мой, что не так давно вы декламировали не менее фривольные стихи, так что... сверток с таким же успехом мог выпасть из вашего кармана, как из моего.
- Нет, клянусь честью! - воскликнул дворянин.
- Вы будете клясться честью, а я - ручаться честным словом, и один из нас при этом, очевидно, будет лжецом. Знаете что? Давайте лучше разорвем эти гнусные листки и бросим их в реку.
Это похвальное намерение тотчас же привели в исполнение, и дело на том и кончилось. Дворяне ушли, а кардинал обернулся к смущенному дю Плесси.
- Милостивый государь, - заявил он, - разрешите вам заметить, что в этом деле вы поступили не так, как подобало бы благородному человеку и сыну матери нашей Церкви, которому надлежит печься о ее репутации и репутации братьев по вере. Из какой глуши вы явились в Париж?!
Епископ вспыхнул.
- Я только что из Рима, монсеньер, - отчеканил он, - и, право же, вы сами себя скомпрометировали. Я прекрасно видел, как эти бумаги выпали из вашего кармана. Обвиняя меня во лжи, вы сами лжесвидетельствовали!
- Ах, вот как вы позволяете себе разговаривать, господин епископ! Я научу вас вести себя!
- Диспут! - воскликнул епископ, которому кровь ударила в голову, - прошу вас, и сию же минуту!
- Нет-нет, милый друг, не здесь, во всяком случае. Я, знаете, до смешного дорожу своей репутацией. Если кто-то увидит, как я дискутирую на улице с безвестным священником ниже меня по рангу, меня перестанут уважать. Поэтому я согласен победить вас в состязании ума и красноречия, но без шума, в укромном местечке, где вы никому не могли бы похвастать, что до вас снизошел сам дю Перрон. Итак, я жду вас около парадного входа Лувра в два часа. Там мы условимся о встрече.
Служители Церкви раскланялись, затем дю Перрон удалился по улице, ведущей к Люксембургскому дворцу, а епископ, видя, что уже довольно поздно, зашагал в сторону монастыря Дешо.
"Ничего не поделаешь, - рассуждал он сам с собой, - поправить ничего нельзя. Одно утешение: если я буду побит на диспуте, то буду побит кардиналом".
Заброшенное здание монастыря Дешо с выбитыми стеклами, окруженное пустырем, произвело неприятное впечатление на дю Плесси. Молодой епископ был крайне честолюбив, и то, что богословское сражение с одним из известнейших духовных авторитетов Франции состоится без свидетелей, отнимало значительную часть его полемического воодушевления. Впрочем, следовало смириться и постараться не ударить лицом в грязь - будущее может зависеть даже от проходящей в столь непрезентабельных условиях встречи. Тем более что о монсеньере кардинале де Ларошфуко дю Плесси слышал много лестного - так что необходимо было произвести на него наилучшее впечатление.
Когда епископ подходил к пустырю, находившемуся подле монастыря, пробило полдень. Кардинал, который все еще неловко держал пострадавшую руку, сидел на камне и ожидал противника, успокоившись и преисполнившись благородного достоинства. Увидев дю Плесси, он встал и учтиво склонил голову. Епископ ответил ему низким поклоном.
- Господин епископ, - сказал Ларошфуко, - я рассудил, что любой диспут несовершенен, если у него нет слушателей. Поэтому я послал за двумя моими друзьями, которые и будут следить за нашими прениями. Но друзья эти еще не пришли. Я удивляюсь их опозданию: это не входит в их привычки.
Бледные щеки епископа вспыхнули от затаенного удовольствия; он уже предвкушал свой публичный триумф. Человеку, не знавшему его, могло показаться, что молодой служитель Церкви несколько самонадеян. Однако же у него были, как мы увидим в дальнейшем, все причины для столь высокого мнения о своих способностях.
- К сожалению, я не успел пригласить никого из своих знакомцев, - отвечал он. - Я приехал в Париж не более трех часов назад и не успел ни с кем повидаться, даже с братом.
- А кто ваш брат? - спросил Ларошфуко.
- Маркиз де Ришелье, сударь, - ответствовал дю Плесси.
- Вот как! - воскликнул кардинал. - Я имею честь знать вашего брата. Но тогда вы - монсеньер де Люсон?
Арман поклонился.
- Тот самый, что впечатлил Его Святейшество своими блестящими проповедями! До нас дошли слухи о том, как вы повторили слово в слово прозвучавшую ранее длинную проповедь, руководствуясь исключительно памятью.
- Вы, монсеньер, - проговорил Люсон, - бесконечно любезны, уделяя внимание моим скромным способностям. Надеюсь, что, несмотря на небольшое разногласие, вы умножите ваши благодеяния, приняв мои заверения в глубочайшем почтении к вам.
Кардинал улыбнулся. Притворная скромность молодого красавца-епископа, несомненно, была наигранной, однако не поддаться обаянию этой тонкой игры было сложно.
- Я, право, смущен вашими речами, - сказал он с изысканной учтивостью. - Поговорим лучше о другом, если вы ничего не имеете против... Ах, господин епископ, как больно вы мне сделали! Рука так и горит!
- Если боль очень досаждает вам, мы можем перенести наш диспут до вашего полного выздоровления.
- Вы очень благородны, господин де Люсон, - ответил Ларошфуко, - но никакая боль не мешает мне сохранить ясный ум... Да, но эти лодыри окончательно пропали, как мне кажется!
- Если вы спешите, сударь, - произнес епископ, - и если вам угодно начать диспут немедленно, прошу вас - не стесняйтесь.
- И эти слова также мне по душе, - сказал кардинал, приветливо кивнув младшему собрату. - Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу, что, каков бы ни был исход нашего диспута, мне впоследствии будет весьма приятно беседовать с вами. Подождем моих друзей, прошу вас, мне некуда спешить, и так будет приличнее... Ах, вот один из них, кажется, идет!
Действительно, в конце улицы Вожирар в эту минуту показалась знакомая Арману фигура монсеньера де Берюля.
- Как? - воскликнул дю Плесси. - Ваш первый друг - господин кардинал де Берюль?
- Да. Это вам почему-нибудь неприятно?
- Нет-нет!
- А вот и второй.
Де Люсон повернулся в сторону, куда указывал соперник, и узнал дю Перрона.
- Господин кардинал, - произнес он со смехом, - история со мной, если только она получит огласку, послужит доказательством, что ваша дружба основана не на различии характеров, а на сходстве их.
Великий богослов-мистик в это время, подойдя ближе, приветствовал Ларошфуко, затем, обернувшись, замер от удивления, как только узнал Армана.
Упомянем вскользь, что он пришел на диспут без пелерины.
- Та-ак... - протянул он. - Что это значит?
- У меня диспут с монсеньером де Люсон, - сказал Ларошфуко.
- Но у меня тоже диспут именно с ним, - заявил Берюль.
- Только в час дня, - успокоительно заметил епископ.
- Но и я тоже диспутирую с этим господином, - объявил дю Перрон, в свою очередь приблизившись к ним.
- Только в два часа, - все так же спокойно сказал Люсон.
- По какому же поводу диспутируете вы, господин Ларошфуко? - спросил Перрон.
- Он больно толкнул меня в плечо. А вы, Берюль?
- А я диспутирую просто потому, что так хочу, - покраснев, ответил мистик.
- Мы поспорили по поводу литургических облачений, - предупредительно заметил епископ.
- А вы, дорогой Жак?
- Я дерусь из-за несогласия по одному богословскому вопросу, - сказал дю Перрон, желая, чтобы соперник скрыл истинную причину дуэли.
Ларошфуко заметил, что по губам епископа скользнула улыбка.
- Да, одно место из блаженного Августина, по поводу которого мы не сошлись во мнениях, - сказал дю Плесси.
- Вы прочли блаженного Августина, дорогой коллега? - удивленно произнес Берюль. - Помнится, вы не так давно утверждали, что всякому богословскому суесловию предпочитаете стихи Анакреонта...
Архиепископ Сенский раздраженно прервал бестактного друга:
- Может, мы все же начнем? Господин епископ, поскольку вызываемый здесь вы, прошу вас выбрать тему для ученого диспута!
Арман хотел было учтиво уступить эту часть соперникам, однако, взглянув на них, отметил их нетерпение и решил не тянуть время.
- Итак, господа, - сказал он, гордо подняв голову, - для первого диспута я выбираю тему телесных недугов. Сформулируем ее, к примеру, так - как в страданиях плоти разглядеть волю Творца и опору для укрепления духа.
Можно сказать, что никто из присутствующих не был так осведомлен о том, что такое телесные страдания. Слабый здоровьем с первых дней - роды у матери были тяжелыми, и почти год жизнь младенца висела на волоске - он в детстве страдал лихорадками, усилившимися за годы яростной, жадной учебы, к которой толкали его непомерное честолюбие и бедность семьи. К двадцати двум годам здоровье Армана, ставшего епископом намного раньше канонического срока, было уже основательно подорвано. Он переносил страдания со стоицизмом, в котором было более гордыни, чем смирения. Больная рука Ларошфуко послужила удачной отправной точкой для очередного искушения блеснуть красноречием и эрудицией.
Кровь ударила ему в голову. В эту минуту он готов был выступать на прениях против всех кардиналов королевства.
- К вашим услугам, господин дю Плесси, - проговорил его первый соперник, откашлялся и принял торжественную позу.
Но не успели они произнести ни слова, как пятеро мужчин в черной одежде показались из-за угла монастыря.
- Гугеноты! - в один голос вскричали Берюль и Перрон. - Уходим отсюда!
Но было уже поздно. Противников застали в позе, не оставлявшей сомнения в их намерениях.
- Эй! - крикнул один из гугенотов, шагнув к ним и знаком приказав единоверцев последовать его примеру. - Эй, проклятые паписты! Сыны вавилонской блудницы! Вы что - решили осквернить чистейший эфир, который даровал Господь всему живому, изрыганием своих непотребных теорий, основанных не на Слове Господнем, а на безумных домыслах таких же распутников, как ваши римские идолы?!
- Вы крайне любезны, господа еретики, - сказал Ларошфуко с досадой, так как он уже изготовился произнести изящную речь. - Если бы мы застали вас диспутирующими, могу вас уверить - мы не стали бы мешать вам. Дайте нам волю, и вы, не затрачивая труда, получите полное удовольствие.
- О дерзкие псокровцы! - возопил гугенот. - Ваше нераскаянное злоумышление заставляет меня вступить с вами в поединок!
- О гнилоустый пособник Вельзевула! - сказал дю Перрон, передразнивая бесноватого последователя Лютера. - Мы с величайшим удовольствием согласились бы на ваше любезное предложение, если бы не жалели вашу тщесуетную гордость, которая, несомненно, будет посрамлена в поединке умов. Идите-ка своей дорогой - это лучшее, что вам остается сделать.
Насмешка привела скандалиста в ярость.
- Если вы не примете вызов, - воскликнул он, - мы вас побьем камнями, как блудницу!
- Их пятеро, - вполголоса заметил Ларошфуко, - а нас только трое. Мы не можем потерпеть поражение, или, объявляю вам, - побежденный, я сложу с себя сан и удалюсь в монастырь.
Три кардинала в то же мгновение пододвинулись друг к другу, а гугенот поспешил выстроить своих единоверцев. Этой минуты было достаточно для Армана.
- Достославные господа, - сказал он, обращаясь к друзьям, - разрешите мне поправить вас. Вы сказали, что вас трое, а мне кажется, что нас четверо.
- Но вы не кардинал, - возразил Берюль.
- Это правда, - согласился дю Плесси, - на мне нет алой мантии, но я такой же служитель Церкви, как и вы, и питаю надежду когда-нибудь сравниться с вами если не образованностью, то саном. Испытайте меня!
- Эй, молодой человек! - крикнул все тот же неугомонный гугенот. - Вы слишком юны для дискуссий такого уровня! Мы не желаем вашего посрамления; вы еще дитя. Идите прочь!
- Вы в самом деле славный малый, - сказал Ларошфуко, пожимая епископу руку.
- Скорей, скорей, решайтесь! - крикнул противник.
- Скорей, - заговорили Берюль и Перрон, - нужно что-то предпринять.
- Этот молодой человек исполнен пыла и надежд, - произнес Ларошфуко.
- Нас будет трое, и в придачу епископ, почти ребенок, а скажут, что нас было четверо.
- Да, но отступить!.. - воскликнул Берюль.
- Это невозможно, - сказал Ларошфуко.
- Ну как же, проклятые слепцы, - осведомился гугенот, - соблаговолите вы решиться наконец?
- Мы будем иметь честь принять ваш вызов на диспут, - произнес дю Перрон.
И все девять сражающихся бросились выбирать себе противников.
Ларошфуко принял вызов самого старого из гугенотов, и они яростно сцепились, выясняя, могут ли слова отцов Церкви, а не исключительно Священное Писание, быть авторитетными для христианина; на долю Берюля выпал пылкий противник святой инквизиции, тогда как дю Перрон очутился лицом к лицу с двумя противниками, воинственно настроенными против музыки, стихов и картин. Что же касается Армана, то его противником оказался тот самый скандальный гугенот.
Сердце молодого епископа билось столь сильно, что готово было разорвать ему грудь. Видит Бог, не от страха - он и тени страха не испытывал, - а от возбуждения.
- Итак, сударь, - сказал он, повернувшись к своему противнику, - какую тему вам угодно будет избрать для диспута?
- Мне угодно, - ответил тот, - избрать тему, которая сможет открыть глаза тебе, о злонамеренный нечестивец, отпрыск вселенской нечистоты, заблудший тщеславец!
Дю Плесси прокашлялся, чтобы не оскорбить гугенота смехом, и поинтересовался:
- Сударь, вы выражаетесь крайне неопределенно, могу ли я просить вас о такой любезности - сообщить мне все же, о чем вы желаете со мной диспутировать?
- О, горе тебе... - завел было свою песню гугенот, но, заметив нетерпеливый жест Армана, снизил голос на полтона и сказал:
- Я желаю убедить тебя в косности твоих - и твоей погрязшей в пороках Церкви - верований о спасении души человеческой, истину о каковом даре милостивый Господь открыл только последователям Лютеровым!
- Прекрасно! - оживленно воскликнул епископ. - Сделаете мне честь, начнете спор?
- С радостью, - важно сказал гугенот, встал во вдохновенную позу в лучших традициях древнего Рима, и произнес:
- Итак, что утверждает наша святая и единственно праведная вера? Что люди не могут оправдаться пред Богом собственными силами, заслугами или делами, но они оправдываются верой, что их грехи прощены ради Христа, Который Своей смертью искупил наши грехи, и верой, что Бог принимает людей с благосклонностью через эту жертву. Божественное прощение даруется, а не покупается, и оно доступно всем, вне зависимости от того, сколько денег у тебя в кармане и кто твои предки! Не то гласит вавилонская блудница, - его поучающий перст сначала был вознесен ввысь, а затем устремлен на епископа. - О, тщета тщет и суета сует препакостная! Самые богопротивные люди, разбойники алчные, кровосмесители, убийцы, святокупцы – называют себя наместниками Иисуса на земле! Они заставляют верных поклоняться им, как народ Израилев принуждали поклоняться золотому тельцу!
Арман, заинтересованно слушая пламенную речь, отметил про себя, что народ Израилев поклонялся золотому тельцу не по принуждению, но по своей воле, однако решил не прерывать полет мысли оппонента.
Гугенот вещал еще примерно четверть часа, и закончил свою речь так:
- Нам нечего добавить к тому, что совершил для нас Христос. Мы спасаемся одной верой, а Христос Сам сказал, что доброе дерево и плоды приносит добрые, а худое дерево - худые плоды. Так что искренне верующий христианин априори творит добрые дела. Добрые дела не укрепляют веру, а выражают её.
Он перевел дух и торжествующе взглянул на епископа.
- Прекрасно, сударь, просто прекрасно! - дю Плесси изобразил лицом крайнюю степень восхищения. - Ваша речь меня так заинтересовала, что я, в нарушение порядка ведения дискуссии, желал бы задать вам несколько вопросов...
Гугенот благосклонно кивнул. В его глазах загорелся огонь энтузиазма. он явно предвкушал, как приведет в лоно истинной веры священнослужителя достаточно высокого ранга. Он уже смаковал предстоящий триумф...
- Итак, вы утверждаете, что если человек верует искренне, то все его дела добры, ибо вера определяет поступки. Так, хорошо; но случалось ли вам когда-нибудь бывать в, скажем так, обществе парижских блудниц? - приступил к расспросам Арман.
- Нет! - резко возразил тот.
- Отчего же, позвольте узнать?
- Оттого, что это мерзость!
- Но подождите, ведь Сам Господь не запрещал блудницам приходить к Нему?
- Господь, в великом Своем милосердии, был совершенен, - гугенот благоговейно поднял очи горе. - Я же слаб плотью и потому предпочитаю избегать соблазнов.
- Так; но вы искренне веруете в нашего Спасителя? - настаивал дю Плесси.
- Господь читает в моем сердце, - все так же выспренне произнес его соперник, - Он знает, что все мои помыслы полнятся верой и благой надеждой!
- Но ведь все, что делает столь верующий человек, - доброе дело. Отчего же вам и не последовать примеру... - Арман прервался, глядя, как гугенот вытаращил глаза и схватился за сердце. - Что с вами?! Вам дурно?
- Боже! - возопил тот так, что все прервали поединки красноречия и обернулись. - И я потерял столько времени?! Я пробыл в Париже две недели, а уезжаю завтра ранним утром! Как я был глуп! Я не понимал истинной сути прекрасных тезисов нашего духовного наставника! Благодарю тебя, добрый человек! Хоть ты и заблуждаешься, но за доброту твою Господь укажет тебе истинный путь! Встретимся на небесах!
Тут он порывисто обнял ошарашенного епископа и с криком:
- Братья, нет времени объяснять, все за мной! - ринулся прочь от монастыря. Его спутники, впавшие в крайнее изумление, тем не менее последовали за своим предводителем, и вскоре скрылись из глаз.
Молодой епископ повернулся к недавним соперникам и заметил:
- Видимо, я выразился недостаточно ясно. Этот добрый человек понял меня как-то уж очень превратно, и мне не по себе из-за того, что я направил его на стезю греха... И я даже не знаю, как исправить эту ситуацию. Уж очень быстро он бегает!
Тут почтенные священнослужители расхохотались, как безумные. Арман подождал, когда они закончат веселиться, и лукаво спросил:
- Итак, господа, мы можем продолжать наш диспут?
- Ну уж нет, мальчик! - досмеиваясь, ответил дю Перрон. - А вдруг вы и надо мной сотворите что-нибудь такое, что я сломя голову побегу к девкам?
Ларошфуко и Берюль его поддержали, и теперь уже дружная четверка славных пастырей двинулась в сторону Люксембурга.
Арман был в упоении. Он шагал между дю Перроном и де Берюлем, обнимая их.
- Хотя я еще не кардинал, - произнес он у ворот дворца, обращаясь к своим новым друзьям, - я все же могу надеяться стать им, не правда ли?
Как королева Анна в Бастилию попала
Название: Как королева Анна в Бастилию попала
Автор: Рикардо Фонтана
Бета: Рикардо Фонтана
Размер: мини
Персонажи: Ришелье, Рошфор, Людовик XIII, Анна Австрийская
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: Иногда сдержать слово почти невозможно.
Его отец, король французов,
Все дни мечтал лишь об одном,
Чтоб зачала его супруга,
И всех святых молил о том.
Наш кардинал молился тоже,
И лучше преуспел, похоже…
Все дни мечтал лишь об одном,
Чтоб зачала его супруга,
И всех святых молил о том.
Наш кардинал молился тоже,
И лучше преуспел, похоже…
- Что?! - Ришелье, превозмогая слабость, даже приподнялся на своей рабочей кушетке. Котята обиженно заорали и ссыпались с его груди, как мотки вязальной шерсти. - Что за чушь вы мне притащили, Рошфор?!
- Монсеньер, так говорят, - туманно, но твердо ответил господин главный конюший, напуская на себя вид человека, который готов пострадать за правду.
- Кто говорит?
- Весь Париж, монсеньер, - тем же тоном произнес граф.
Его печальные честные глаза всегда вызывали у грозного кардинала что-то наподобие чувства вины. Началось это после того, как Ришелье отправил Рошфора, тогда еще совсем юного, в Бастилию по навету Суассона. Тогда выражение готовности стерпеть любые муки в глазах молодого человека было абсолютно искренним. Однако после освобождения хитрец быстро раскусил, как этот взгляд влияет на кардинала, который успел отечески привязаться к своему бывшему пажу. Сначала Рошфор актерствовал, но со временем так привык к роли несправедливо обиженного, что каждый раз, как монсеньер бывал им недоволен, выражение кроткой жертвы само проступало на его лице.
Ришелье закатил глаза.
- Рошфор, но конкретно кто вам это сказал? Весь Париж сразу? - не без ехидства поинтересовался он.
- Я слышал, как это говорила госпожа де Сенесе.
- Кому?
- Господину Гонди. А он сообщил это под страшным секретом "человеку с косичками". А он... - Рошфор с ходу назвал еще более десятка имен. Кардинал побагровел и хрипло выкрикнул:
- Достаточно!
- ...и кроме того, об этом говорят на рыбном рынке, через который я шел сюда, - подпустил напоследок шпильку граф и поклонился.
- То из вас все нужно вытягивать клещами, то вы трещите, как торговка с этого самого рынка, - раздраженно пробормотал Ришелье, падая на подушки. - Найдите источник сплетни и доложите мне! Клянусь, кто бы он ни был, он у меня отправится в Бастилию!
Рошфор молча поклонился и покинул кабинет.
***
- Ваше высокопреосвященство, карета Его Величества у ворот! - вбежал в кабинет взволнованный секретарь.
- Господи, что могло случиться?! - воскликнул Ришелье, с трудом спуская больные ноги с кушетки. - Подайте трость и помогите мне встать. Вот так...
- Господин кардинал, я смотрю, вы вполне здоровы? - у Людовика было подозрительно хорошее настроение. - А мне сообщали, что вы не можете ходить, - он уселся в кресло около кушетки, заботливо переложив на пол спящую там белую кошку Сумиз.
Ришелье осторожно, подбирая слова, ответил:
- Сир, я действительно болен, и встал только для того, чтобы поприветствовать Ваше Величество, - колени дрожали от слабости, и он опирался обеими руками на трость.
Людовик величественно, как он это умел делать при большом желании, позволил кардиналу сесть и продолжил:
- Вот так неожиданность! А в Лувре говорят, что вы позавчера почтили визитом королеву и даже исполнили для нее один испанский танец, как бишь его там называют, - он защелкал пальцами, делая вид, что вспоминает, - ах да, сарабанду! Видимо, это после танцев с вами приключилась эта хворь? Что же вы, куманек, совсем себя не бережете!
Ришелье протестующе поднял руку, но Людовик рассмеялся и остановил его жестом.
- Знаю, знаю, все знаю - все ложь до единого слова. Разве вы могли подумать, что я вам не верю, господин герцог? Я, собственно, приехал только справиться о вашем здоровье и обсудить одно дело...
Когда с обсуждением было покончено, король поднялся и, глядя первому министру в глаза, серьезно проговорил:
- Господин кардинал, я настоятельно прошу вас определить источник этих слухов. Уверен, вы знаете поговорку о жене Цезаря. Более того, я предпочел бы, чтобы не только жена, но и министр были чисты от подобного подозрения. Как только найдете клеветника - или клеветницу - сообщите мне. Даю слово, мы найдем способ познакомить лжеца с королевским правосудием.
***
Рошфор вернулся только через двое суток поздно вечером, злой и усталый, и потребовал срочной аудиенции. Кардинал, само собой, еще не ложился, и принял порученца незамедлительно.
- Монсеньер, я выяснил, кто распускает порочащие вас слухи, - с места в карьер объявил он.
- Меня и королеву, - педантично поправил Ришелье, почесывая за ухом Люцифера.
Рошфор криво усмехнулся.
- Вы, возможно, не поверите, но королева и есть источник этих слухов!
- Королева-мать? - уточнил Ришелье.
- Нет, королева Анна.
- А ей-то какой резон пускать такую нелепую сплетню? - растерянно спросил Ришелье.
Оказалось, Рошфор тоже поначалу не верил своим ушам. Однако из беседы с врачом Анны Австрийской он узнал, что королева время от времени распространяет о себе и других сведения, мягко скажем, недостоверные, то есть попросту врет. Так, она уже рассказала по секрету Мари д"Отфор о том, что король якобы пообещал Лафайет отравить королеву и жениться на ней. Фрейлина встревожилась. Поразмыслив, она посоветовалась с врачом, и оба пришли к выводу, что эта ложь - что-то вроде истерического припадка. Несколько месяцев все шло нормально, и вдруг королева в присутствии доброго десятка человек на одном дыхании сообщила всем потрясающую новость - суровый кардинал настолько влюблен в нее, что ходит по ночам в ее спальню в шутовском колпаке и пляшет по ее приказу. Эта история, само собой, стала достоянием общественности в считанные часы...
Ришелье тотчас же пожелал видеть личного врача королевы. В ходе часовой беседы месье Гондине высказал достаточно смелое предположение, с чем могут быть связаны подобные припадки связаны с недостаточностью внимания, которое Ее Величеству оказывает венценосный супруг. Кардинал помрачнел и отпустил эскулапа, впрочем, весьма любезно извинившись перед ним за то, что потревожил занятого человека в столь неподходящее время.
***
На следующий день неутомимый премьер уже присутствовал при завтраке короля. Впрочем, говорить о делах стало возможно только через сорок минут, когда слуги удалились, и король и его министр остались, наконец, наедине.
- Ваше Величество, вы, без сомнения, помните неприятную ситуацию, которая возникла четыре дня назад, - дипломатично начал кардинал.
Людовик слегка нахмурился:
- Да, господин кардинал, вам уже известно, кто распространял эти нелепые измышления?
Ришелье вздохнул:
- Увы, я вынужден констатировать, что их распространяет человек, очень близкий к Вашему Величеству...
Чем закончился этот, без сомнения, нелегкий и деликатный разговор, для всех осталось тайной. Впрочем, через три месяца после него стало известно, что Анна Австрийская беременна, а в сентябре она наконец-то подарила Франции долгожданного наследника. Но это было потом, а через пару недель Рошфор получил возможность узнать, как же теперь будет с клятвой кардинала об отправке автора сплетни в Бастилию. Ему пришлось сопровождать монсеньера на экскурсии по главной тюрьме Парижа, которую для первого министра и королевской четы проводил комендант Шарль дю Трамбле. Королева живо интересовалась мрачными застенками, а король и Ришелье, чинно вышагивая вслед за дю Трамбле-младшим и Анной Австрийской, переглядывались, как римские авгуры. Слово нужно держать, тем более, если это слово дали два могущественнейших человека Франции...
© WTF Richelieu 2014