WTF Armand Richelieu and Co 2016
Список работ
WTF Richelieu 2014
"Вздохнет француз – известно кардиналу!" драббл
"Кошмары Ришелье: Бекингем" драббл
"Кошмары Ришелье: Анна и Мари" драббл
"Вернусь и отомщу" мини
"Коты кардинала" миди
"Падение дома слэшеров" миди
"Свидетельство о примирении" миди
Вздохнет француз – известно кардиналу!
Название: Вздохнет француз – известно кардиналу!
Автор: мисси
Бета: Рикардо Фонтана
Размер: драббл (491 слово)
Персонажи: кардинал Ришелье, фрейлина, герцог Бекингем/Анна Австрийская
Категория: гет
Жанр: юмор, стихи
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: кардиналу иногда приходят весьма пикантные доносы...
Для голосования: #. WTF Richelieu 2014 - работа "Вздохнет француз – известно кардиналу!"
«Вздохи становились все глубже, движения все быстрее – и вот, наконец, они оба достигли высшей точки наслаждения. Угроза, о которой так долго говорил великий кардинал, свершилась: доблесть королевского достоинства пала перед натиском заморского нахала».
Кардинал дочитал пергамент и поморщился. Определенно, в подобной литературной манере изложения доноса было что-то оригинальное и захватывающее, но столь подробные и гнусные описания и без того мерзкой супружеской измены королевы – Ришелье вдруг поймал себя на мысли, что говорит об этом допущении как о действительно свершившимся факте – не делали автору чести. Его Высокопреосвященство потянулся за второй бумагой, авторства одной из верных ему фрейлин Анны – и через несколько мгновений удивленно вскинул брови. Определенно, сегодня на сцену вышла муза Эрато, причем во всем блеске демонстрируя свои умения в том роде литературы, который в приличном обществе принято называть бульварным. Хотя рифмованное донесение тоже встречается не каждый день, пожалуй, не стоит отправлять эту мерзость в камин так сразу. Кардинал перелистнул еще страницу и погрузился в чтение.
И вот она к нему подходит,
Он жадных глаз с нее не сводит,
Лишь тихим голосом шипит
О чем-то тверже, чем гранит.
Тут Анна теребит завязки,
Снимает платье без труда
И даже, видно, без стыда,
Без робости и без опаски.
Что ж, герцог тоже снял камзол,
Теперь стоит пред нею гол.
Она ложится, как наяда –
Или уместней тут дриада?
Я в мифах очень не сильна,
Но в этом не моя вина:
Моя maman всегда считала,
Что мне ученье не к лицу,
Что я достанусь подлецу,
Что моя участь – покрывало
И простыней бесшумный треск,
Придворной жизни яркий блеск.
Но я боюсь вас видеть в гневе -
Мы возвратимся к королеве,
Вернемся в комнату утех:
Она открыта не для всех.
Лежит там Анна, цепенея,
Пошире ноги разведя,
А герцог ерзает, введя,
Да уносясь во эмпиреи.
Но впрочем, в них уносит дух –
А тут он явственно протух.
Вот Анна стонет, выгибаясь,
Вот герцог, быстро изливаясь,
В нее толкается еще,
А после кутает плащом.
Она едва-едва живая,
Но храбро тянется к губам
И шепчет: «Жизнь свою отдам,
Была я на пороге рая!».
Он улыбается, стервец,
Как будто трахает овец.
Меж ними снова шевеленье
(Уже в груди моей томленье!),
Она идут на круг второй:
Вот Анна дрыгает ногой,
Вот Бэкингем вздыхает страстно,
Вот, повернув ее спиной,
Едва смочив персты слюной,
Их в зад ей вводит безопасно.
Потом сует туда же член,
В ее тугой и влажный плен.
Она пытается в подушку
Своим уткнуться правым ушком,
Ей явно больно, тяжело...
Вот по ногам уже стекло
То, что он выплеснул мгновенно,
Едва успел в нее войти,
Не сделав фрикций и пяти,
А хвастался-то, что бессменный!
Вот огорчения причина!
Как глупо доверять мужчине...
Меж тем они опять кончают,
А может, снова начинают
Детей короне заводить…
Да, снова начал он вводить!
Пора и мне отчет закончить,
Ведь вам его еще читать,
А после – в тихую кровать,
Иль к королеве, чтоб прикончить?
Кончаю, страшно перечесть!
Но чувство юмора в вас есть?
Ришелье свернул листок и зловеще усмехнулся. Да, чувство юмора у него есть. И завтра он это докажет...
Кошмары Ришелье: Бекингем
Название: Кошмары Ришелье: Бекингем
Автор: Margarido
Бета: Рикардо Фонтана
Размер: драббл (399 слов)
Пейринг/Персонажи: Ришелье/Бекингем
Категория: джен, намек на слэш
Жанр: ужасы
Рейтинг: R
Предупреждения: расчлененка
Краткое содержание: Бекингем приходит к Ришелье ночью. Зачем - догадайтесь...
Для голосования: #. WTF Richelieu 2014 - работа "Кошмары Ришелье: Бекингем"
В дверной просвет протиснулась тень в широкополой шляпе.
– Монсеньор, я, видимо, не вовремя? – английский акцент лорда Бекингема был насмешлив и неприятен.
– Отчего же? – шепнул Ришелье, – Вы, герцог, вовремя всегда, – он потянулся, сидя в кресле: за пять часов работы затекли мышцы и болели глаза.
– Тогда я за вашим сердцем, – едва ли не пропел англичанин. – Ведь оно принадлежит Франции?.. А я его украду…
Ришелье ошарашено уставился на Бекингема. Тот прокрутил в руке кинжал.
– Ложитесь, ваше высокопреосвященство. Сидя оно больнее. Впрочем… Может быть, вам хочется боли?.. – герцог выдохнул. Ришелье показалось, что у него изо рта пошел дым, посверкивающий искорками адского пламени. Он шевельнулся: руки, от локтя до запястья, были словно прикованы к подлокотникам. Двигались только пальцы, отбрасывая на стены паучьи тени.
– Уйдите, или я позову стражу, – максимально твердо потребовал кардинал.
– Зовите. От их трупов толку будет мало, – с печальным видом, горестно поджимая губы, произнес Бекингем. – Вы правда расслабьтесь, так будет быстрее и безболезненней. Я знаю: чем больнее, тем хуже потом. Эта боль будет преследовать Вас… вечно… – он склонился над кардиналом, дыша ему прямо в губы. Лизнул его встопорщенные усы. – Можно, конечно, напоследок…
– Что-о-о-о?! – Ришелье вскинулся, однако кресло не пустило дальше пары дюймов, и кардинал ткнулся носом в нос герцога. Тот не преминул этим воспользоваться и впился полупоцелуем-полуукусом в кардинальский рот.
– Молчите, – Бекингем отстранился, тяжело дыша. – Вы мне весь план испортите. А-а-а-а, – протянул он, – какая у вас отвратительно красная мантия, на ней же ничего не будет видно, – и герцог вспорол кинжалом сутану. Под ней показалась ослепительно белая рубашка. – Так-то лучше.
Ришелье заворожено следил, как острие кинжала делает надрез на ткани, разводит в стороны ее края. Затем царапает сухую кожу, оставляя кровавый след.
Резко надавив, Бекингем пронзил ему грудь. Ришелье только глубоко судорожно вдохнул. С удивлением он обнаружил, что не чувствует боли. А потом подумал, что, видимо, это уловка, чтобы затем его просто выворотило наизнанку от ощущений.
Тем временем герцог старательно вырезал кардинальское сердце, помогая кинжалу рукой. Он аккуратно вытащил горячий, еще бьющийся комок, выдрал с тихими рвущимися звуками сосудов.
– Смотрите, живое… А говорили, что вы бессердечны… – Бекингем поднес к губам вырванную плоть, жадно приник к ней ртом. Через минуту добавил: – Я бы выпил вашу кровь всю, но, боюсь, сдохну от передозировки святости…
Кровь впиталась в рубашку, почти сравняв ее цветом с кардинальской мантией. Ришелье наклонился, лег лбом на бумаги.
В этой позе его нашел утром слуга.
– Ваше преосвященство, нельзя столько работать. Смотрите, у вас вся щека в чернилах. И на мантию чернильницу опрокинули.
Кошмары Ришелье: Анна и Мари
Название: Кошмары Ришелье: Анна и Мари
Автор: Margarido
Бета: Рикардо Фонтана
Размер: драббл (608 слов)
Пейринг/Персонажи: Ришелье/королева Анна/герцогиня де Шеврез (Мари), Луи ХІІІ
Категория: гет, намек на фемслэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: почти тройничок, почти БДСМ
Краткое содержание: Королева и герцогиня де Шеврез с трудом прорываются к кардиналу. А прорвавшись, творят нечто непотребное.
Для голосования: #. WTF Richelieu 2014 - работа "Кошмары Ришелье: Анна и Мари"
Королева Анна, одетая в тончайший пеньюар, стояла возле столбика кровати и внимательно смотрела на лежащего Ришелье. Тот старательно притворялся спящим. Его не выдавали даже дрожащие ресницы: прищур уже минут десять оставался неизменным. Кардиналу уже даже прискучило разглядывать сквозь полупрозрачную ткань грудь королевы с торчащими сосками. «Хоть бы разделась, зараза, – неуместно подумалось кардиналу, – приглядывайся к ней тут».
Казалось, Анна чего-то ждала. Она уже принялась нетерпеливо покусывать губы, отчего Ришелье мысленно ухмыльнулся.
Дверь приоткрылась. В нее скользнула вторая фигура, укутанная в белые кружева.
– Мари, ну где вы ходите? – зашипела на нее королева.
– Простите, Ваше Величество, но кое-кто из гвардейцев оказался слишком упрям, – Мари непристойно улыбнулась. Анна неодобрительно покачала головой.
– Вы хоть бы губы вытерли.
– А? Ох, даже не заметила, – Мари со смехом прижала ко рту рукав пеньюара. – Он спит?
– Или очень хорошо притворяется.
– Может, в обмороке?
– От увиденного?
– Видимо, чересчур приятно удивлен, – Мари, приподняв подол пеньюара до самых бедер, уселась верхом на Ришелье. Наклонилась, носом коснувшись крючковатого кардинальского носа. Легкие светлые волосы закрыли его лицо словно занавесом.
Ришелье почувствовал, как по кровати пролезла Анна и устроилась сбоку.
– Держи, – она протянула что-то подруге. Как ни старался кардинал скосить глаза, он ничего не рассмотрел. Только почувствовал, как его руки по одной поднимают вверх, а запястий касается холодный металл. От удивления он открыл глаза.
– О, монсеньор, – тихо рассмеялась Мари. – И давно вы не спите?
– Достаточно, – мрачно буркнул кардинал. – Что вам нужно?
– Всего лишь развлечься… – ответила Анна и склонилась над лицом кардинала. Ее губы ласково тронули его, язык скользнул внутрь рта, прошелся по сжатым зубам. Чуть приподнявшись, королева стянула через голову пеньюар. – Расслабьтесь же, – шепнула она, наклоняясь так, что ее груди коснулись его лица. Ришелье судорожно вздохнул, почувствовав, как в низу живота плоть отозвалась вовсе неподобающим для священника образом. Королева двинулась вниз по его телу, мягко и навязчиво, по-змеиному прижимаясь к нему. Мари за ее спиной тихонько вздохнула.
– Ваше Величество, не переусердствуйте. А то на троих не хватит: Бекингем опаздывает.
– А это проблемы Бекингема, – Анна выпрямилась. – Опоздает – пусть ждет следующего раза. – Она потянулась к Мари и жадно ее поцеловала. – Я начну.
Мари нехотя слезла с Ришелье, а королева стянула с него одеяло, подняла ночную рубашку.
– Прекрасно, – прошептала она, забираясь верхом и направляя напрягшийся член кардинала себе в мокрую промежность. Со стоном она опустилась, протянула руку к Мари, которая уже успела раздеться и залезть с другой стороны. Повернувшись, она притянула ее к себе, снова целуя в полные губы. У Ришелье потемнело в глазах от этого зрелища. Бедра королевы двигались в одном темпе, а кардинал в нетерпении заерзал: чуть быстрее – и все было бы для него кончено. Однако Анна, похоже, поймала свой ритм. Слегка отклонившись, выпустив подругу, она все громче стонала, пока судорога наслаждения не прошла по ее телу.
– Вторая, – хрипло проговорила она, отодвигаясь и пропуская Мари. Та хищно улыбнулась и склонилась над бедрами кардинала. Тот подался вверх, стремясь дотянуться до сладких губ. Обманчивым жестом Мари почти выполнила его желание, но тут же отодвинулась.
– Нет, милый кардинал, со мной все не так просто… – она развернулась, легла так, что влажные нижние губы коснулись рта Ришелье. – Ваше Величество, поясните Его Высокопреосвященству, что надо делать… Видимо, он вовсе неопытен в таких делах… Ай! – возмущенный недоверием кардинал, начавший было покорно ласкать языком Мари, аккуратно, но чувствительно впился зубами в ее клитор.
– Хорошо, хорошо, я поняла, продолжайте, – поспешила согласиться она, – я даже отвечу вам благодарностью… – она провела языком по его члену, – или нет…
Анна, наблюдая за ними, сидела на дальнем конце кровати. Разгоряченное тело остыло, ей стало холодно. Потянувшись за пеньюаром, она неожиданно поймала на себе взгляд Ришелье. Усмехнулась и пропала.
– Монсеньор, нельзя так уставать, чтобы засыпать на лавочке под виноградником, – послышался ехидный голос короля. – Вот так вас и засыплет виноградом… Смотрите, прямо на губы вам упал… Фу ты, подгнивший. Какое невезенье.
Вернусь и отомщу
Название: Вернусь и отомщу
Автор: Рикардо Фонтана
Бета: Рикардо Фонтана
Размер: мини (1437 слов)
Персонажи: Ришелье
Категория: джен с намеком на гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: кардинал Ришелье никогда не забывал, что может случиться с фаворитом-неудачником
Предупреждение: каннибализм, нецензурная лексика
Для голосования: #. WTF Richelieu 2014 - работа "Вернусь и отомщу"
Когда Арман де Ришелье, епископ Люсонский и одновременно госсекретарь по военным делам, не дал ходу анонимному предупреждению о покушении на жизнь маршала д’Анкра, он был готов ко многому, но не к зрелищу, которое с такой горькой и язвительной насмешкой уготовила ему судьба буквально за несколько дней до его поспешного отъезда из Парижа. Недвусмысленный намек на то, какой горькой может оказаться доля зарвавшегося временщика, еженощно заставлял его просыпаться в слезах и холодном поту.
Вот и сегодня, перед крайне напоминающим бегство отъездом из Парижа в свите королевы-матери, епископ спал дурно, и сейчас чувствовал крайнюю слабость. Он мысленно посылал проклятия - что уж никак не годилось духовному лицу - верному слуге Дебурне. Тот настоял, чтобы его господин позавтракал перед дорогой. И хотя измученный епископ смог с великим трудом съесть только бульон из дичи и немного спаржи, все же лучше было отправиться в путь на пустой желудок. Съеденное мерзко бултыхалось внутри, время от времени, когда карета подпрыгивала на булыжниках, подпирало горло. А тут еще этот ужасный Новый мост! Епископ закрыл глаза, превозмогая очередной приступ дурноты.
А за стенками кареты вовсю бурлила полуденная жизнь Парижа. Надсаживали глотки торговцы, бранились извозчики, сплетничали кумушки; стучали по мостовой колеса экипажей, звонили колокола церквей, ржали кони... Словно и не эти самые добрые французы и ревностные католики десять дней назад пожирали, рыча, как звери, труп человека!
...Ранним утром 18 апреля, когда Ришелье, уже получивший от короля презрительную отповедь "Наконец-то мы избавились от вашей тирании, Люсон!", ехал к папскому нунцию с сообщением о своей участи - король ссылал его в епархию, откуда и началось восхождение молодого священника к высотам государственной власти, его карета вынужденно остановилась на Новом мосту.
- Что такое, почему мы стоим?! - воскликнул Ришелье, обращаясь к кучеру.
- Изволите видеть, монсеньер, - отвечал тот, - какая толпа впереди, невозможно проехать; мы можем поспешить и передавить немного людей, но за нами бросятся в погоню и не отстанут.
- Так нет ли возможности повернуть и объехать другим путем? - досадуя, спросил епископ. Он и без того пребывал в угнетенном и раздраженном состоянии духа, и препятствие его окончательно разгневало.
- Нет, монсеньер, - возразил кучер, - за нами уже остановились другие экипажи. Не вечно же эти люди будут на мосту. Они что-то делят, а как разделят - разойдутся... - он привстал, вглядываясь в толпу, и вдруг ахнул и осенил себя крестным знамением: - Во имя Господа, что же это творится?!
Ришелье нахмурился и далеко высунулся из окна кареты. Он увидел более сотни беснующихся мужчин и женщин, по видимости принадлежащих к парижской черни. Они что-то волокли за собой, пинали ногами, лупили палками, выкрикивали оскорбления и улюлюкали. Поначалу епископ решил, что толпа поймала вора и учинила самосуд, и даже подумал было вмешаться и воззвать к христианскому милосердию, несмотря на очевидную опасность для жизни. Однако толпа вдруг расступилась, и епископ понял, что привело в ужас кучера.
Один из мужчин, багроволицый детина, тащил за собой по мостовой на веревке окровавленный растерзанный труп. На месте лица у покойника осталась сплошная черно-кровавая каша с костями, срамное место было вырвано с корнем. Руки, груди, животы, лица у осквернителей, которые всячески упражнялись в глумлении над покойником, были перепачканы отвратительной черно-ржавой жидкостью и землей. Мужчины пинали тело башмаками, дробили кости, наступая на них с размаху, а женщины, истошно крича, плевали в мертвеца, бросали камни и царапали его ногтями.
- Повесить его! - взревел детина. - Пусть спляшет нам эту... как ее... сарабанду!
- Повесить паскудника! Повесить блядуна! Повесить поганую тварь! Пускай спляшет! - взвыла толпа и ринулась к одной из опор моста. Через несколько минут была сооружена виселица из подручных материалов, и обнаженный изуродованный кадавр закачался на ней, подвешенный за голову, а толпа заплясала вокруг него.
Один из пляшущих потряс зажатым в кулаке куском вялой плоти, хрипло, с одышкой, выкрикивая охрипшим голосом жуткую песенку:
Сука с трона кобеля приманила течкой,
оторвем бесстыжий хуй, поставим вместо свечки!
Итальянский шлюхин сын, тоненькие ножки,
оторвем бесстыжий хуй, нацепим вместо брошки!
Страшный хоровод визжал, свистел, подбадривал импровизатора:
- Давай, кум Жан, спой еще! Ах ты наш соловей! А ну всыпь еще! Всыпь паскуде, чтоб его душа в аду корчилась! Чтоб черти хохотали!
Растрепанные бабенки наперебой лезли к певцу обниматься и целоваться; наконец одна, самая ловкая, поймала губы кума Жана своими, а другая тотчас же разжала его пальцы, и торжествующе замахала над головой куском сине-черного мяса, в котором епископ с ужасом опознал оторванный срамной уд покойника.
- Да гляди, гляди, какой маленький! - заорала она. - У моего мужа в десять лет и то больше был!
Толпа взорвалась хохотом и улюлюканьем.
- А мой посмотреть не хочешь, красотка? Подходи, покажу!
- Хорошо, что твоя матушка умерла и не узнала, в какие куклы ее дочка играла!
- Като, а у соседа твоего какой?
- Стоило за такой мелочью в Италию посылать! У нас, Господь милостив, своих жеребцов хватает...
- То-то покойный король из ее спальни к бабенкам сбегал! В нее ж больше не влезает!
Кучер, тараща глаза, снова медленно перекрестился.
- Маршал д’Анкр! - прошептал Люсон, не в силах оторвать взгляда от ужасного зрелища. - Господи, спаси и помилуй!
От толпы отделился человек, одетый в красное, с безумным взглядом и пеной на искривленных губах. Он сунул пятерню в рану на животе и, вынув ее оттуда окровавленной, сразу поднес ко рту, обсосал и даже проглотил прилипший маленький кусочек мяса. Хоровод с воем кинулся к висящему трупу. Другой мужчина в забрызганном свежей алой кровью фартуке, - видимо, мясник, увязавшийся за хороводом прямо от своей лавки, - погрузил могучую руку в дыру между ребер, пошевелил ею, прилаживаясь, и вдруг мощным рывком вырвал из груди сердце. С торжествующим ревом он отскочил в сторону и, приветствуемый рукоплесканиями и выкриками, отшвырнул от горящих углей торговку каштанами и принялся запекать над огнем свою добычу.
Тем временем молодой человек в кожаной куртке подошел к трупу, держа в руках маленький кинжал, отрезал ему нос и в качестве сувенира сунул себе в карман. Тут всех охватила настоящая лихорадка. Каждому из присутствовавших захотелось взять себе хоть что-то на память. Плоть некогда всесильного фаворита Марии Медичи таяла на костях во мгновение ока; веревка не выдержала, и тело упало на мостовую. В воздухе стоял жуткий смрад, и епископа замутило. Он откинулся на заднюю стенку кареты, сдерживая рвотные позывы.
Но тут произошло нечто необъяснимое. Кучер епископа, очевидно, свихнулся при виде расправы с покойником, и заверещал, как заяц, так что даже перекрыл грозный гул толпы:
- А ну прекратить это! Сей же час прекратить! Мерзавцы, что вы творите?!
Тишина, воцарившаяся за стенками кареты, ужаснула Ришелье больше, чем зрелище кровавого каннибальского пиршества. За долю мгновения он представил, как его заживо рвут на куски, и, не думая, что будет делать, распахнул дверцу кареты и воскликнул, простирая руку:
- Вот люди, которые готовы на все за его величество!
Жуткие багровые лица повернулись от враз осевшего кучера к епископу. Тот, изо всех сил стараясь показаться этой самой требовательной своей аудитории бесстрашным и вдохновенным, продолжал своим красивым, звучным голосом, которым так восхищались в Риме:
- Великий день, дети мои - во Франции снова есть король! Слава королю! Кричите же - слава королю!
- Слава королю! - загремела толпа. - Слава Людовику Тринадцатому!
Кум Жан сорвал с себя рубаху и ткнул ею в угли, с которых уже снял подгоревшее сердце мясник . Когда рубаха загорелась, кум Жан набросил ее на ошметки фаворита, и заорал:
- Гори в аду, скотина!
- Гори в аду! - отозвалась толпа. Мясник дожрал свою добычу, рыгнул и, схватив жаровню, вывернул угли на тело. Огонь занялся нехотя, лениво, и в ход пошли шейные косынки, передники, и даже оказавшаяся под рукой вывеска, из которых сооружали костер. Вскоре труп Кончини полыхал ярким пламенем, а осквернители отошли в сторону, и перед экипажем епископа появился просвет.
- Гони! - Ришелье ударил кучера по лицу и забрался в карету. Кучер опомнился, взялся за вожжи, и карета двинулась с места.
В приемной нунция Арман потерял сознание. Вернувшись к себе, он пролежал больным трое суток, и неделю наотрез отказывался от мясной пищи - даже от бульона. Он вынужден был рассказать королеве о том, что произошло на Новом мосту, и, хотя рассказ его по понятным причинам был неполон, Мария Медичи истерически рыдала, так что пришлось прибегнуть к нюхательным солям. Кучера Арман рассчитал.
***
Новый мост наконец-то оказался позади, и Ришелье решился выглянуть в окно. Экипаж как раз неспешно проезжал мимо мясной лавки. На ее пороге - епископ подавил вопль испуга - стоял тот самый мужчина, который съел сердце Кончини. На сей раз он был в чистом кожаном переднике и держал на руках крепенькую девочку лет двух, что-то оживленно ей рассказывая. Дитя улыбалось отцу поистине ангельской улыбкой.
Пораженный Арман снова скрылся в глубине кареты. Он словно бы мгновенно увидел весь Париж - жестокий, грязный, опасный; радостный, оживленный, прекрасный. Париж, который стоил жизни ничтожеству Кончини и великому королю Генриху; Париж, в который стремятся попасть все молодые честолюбцы, такие, как он сам - и который бесславно покидают неудачники, опять-таки подобные ему сегодняшнему. Вечно недовольный, волнующийся, ропщущий, вечно живой и привлекательный. Париж, который вот уже второй раз не покорился ему.
Епископ хотел вознести молитву, однако из его уст вырвались совершенно иные слова.
- Я вернусь сюда, - упрямо проговорил Арман, и добавил:
- И отомщу.
Коты кардинала
Название: Коты кардинала
Автор: мисси
Бета: Рикардо Фонтана
Размер: миди (4 110 слов)
Персонажи: Рошфор, Жюссак, Ришелье, гвардейцы
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: мало кто знает, что на самом деле происходило с котами кардинала после того, как они надоедали своему хозяину...
Примечание: спойлерубийство котов и последующее их поедание
Для голосования: #. WTF Richelieu 2014 - работа "Коты кардинала"
1.
Его Высокопреосвященство стремительно шел по коридору дворца. Лицо первого министра короля было спокойно и непроницаемо, лишь хорошо знающие Ришелье люди могли бы догадаться, что он пребывает в самом дурном расположении духа: на виске чуть сильнее обычного пульсировала жилка, левый уголок рта слегка подергивался, правая бровь застыла в изогнутом состоянии. Если бы к этому букету добавились еще раздувающиеся и подрагивающие ноздри, то можно было бы констатировать чистую и незамутненную ярость господина кардинала, но сегодня состояние описывалось только глобальным раздражением. Особых причин тому не было, просто навалились одновременно усталость последних бесконечно напряженных месяцев, обострение язвы, вызывающая наглость очередной фаворитки короля и вхождение в возраст кардинальских котов.
О наличии у Ришелье большого количества кошек знала практически вся Франция, однако мало кто за пределами Парижа подозревал, что у кардинала жили только котята, а взрослым котам не было места в его покоях. Что случалось с выросшими животными? Ответ на этот вопрос не особо волновал всесильного министра: он отдавал распоряжение, подросших кошек заменяли на маленьких котят. Остальное его не касалось. В конце концов, ему было о чем подумать и кроме этого.
Сегодняшнее раздражение было объяснимо: с головой погрузившись в военные действия, Ришелье пропустил момент, когда из очаровательного веселого и резвого котенка животное становится наглым вальяжным котом или блудливо потягивающейся лоснистой кошкой – и теперь пожинал плоды: его покои были оккупированы толпой омерзительно взрослых зверей. В какой-то момент словно вынырнув из круговерти событий, кардинал увидел это безобразие, и, вызвав отвечающего всегда, за всех и за всё графа Рошфора, коротко бросил: «Пора!». По сути, вина за происходящее была на самом кардинале - по какой-то негласной договоренности граф не начинал акцию «Омолоди питомцев Ришелье» без отмашки патрона, и обычно именно короткое «Пора!» было таким сигналом. В этот раз сигнал заставил себя ждать. Но Рошфор, хоть и был довольно бесстрашным молодым человеком, не рискнул проявлять самостоятельность в том, что касалось досуга господина кардинала – ему очень не хотелось проверять на собственной шкуре, как далеко заходят его полномочия в области решения таких вопросов. Не по такому поводу, слишком ничтожному для того, чтобы вот так, за здорово живешь, потерять голову в прямом смысле этого слова – и, возможно, слишком значимому, если у Его Высокопреосвященства случится дурное настроение. Ришелье прекрасно понимал причины этой безынициативности графа, а потому не стал выговаривать ему. Однако следовало что-то делать с полчищем котов, да и найти новых котят тоже – приготовленная ранее партия за время простоя успела подрасти.
2.
Со взрослыми котами проблем не возникло – Рошфор, как обычно, сдал их лейтенанту де Жюссаку. Если поначалу он и переживал, что взрослые особи могут прийтись соратнику не по душе, то, стоило ему только увидеть, как загорелись глаза последнего при словах «извини, на этот раз они старше обычного», все сомнения рассеялись: котам тут были рады. Граф никогда не задавался вопросом, что делает де Жюссак с хвостатыми тварями. Нет, конечно, он не был склонен подозревать командира гвардейцев в излишней сентиментальности, и не думал, что тот бегает по Парижу, пристраивая животных в добрые руки, но почему-то был уверен, что отданные Его Высокопреосвященством кошки получают достойный приют до конца своих дней. В общем-то, так оно и было – просто этот самый конец дней наступал раньше, чем Рошфор мог предположить.
Проблема нахождения новых питомцев была намного более серьезной. Граф отрядил несколько человек в ближайшие деревни, разумно полагая, что в каждом хозяйстве имеется своя живая мышеловка, время от времени приносящая нежеланный приплод, однако посланные вернулись ни с чем: на удивление, был мертвый сезон. Только один из гонцов привез трех полуживых от ужаса котят, которых самоотверженно спас из реки, куда судьба забросила их безжалостной крестьянской рукой. Это никуда не годилось – и Рошфор решил снова обратиться за помощью именно к де Жюссаку. В конце концов, подумал он, человек, который каждые несколько месяцев забирает у меня партию взрослых особей, с огромной долей вероятности должен располагать и определенным количеством их детенышей.
Надеждам графа не суждено было сбыться – приятель развел руками, котят у него не было. Увидев как Рошфор на глазах мрачнеет, выслушав рассказ про странное обезкотячивание ближайших деревень, гвардейский начальник попросил времени до завтрашнего вечера и полную свободу действий. Получив требуемое, лихо развернулся на каблуках и удалился, оставив доверенное лицо кардинала в самых растрепанных чувствах.
3.
Проблемы с котятами де Жюссак действительно решил – и действительно до вечера следующего дня. Мрачно усмехаясь, он вручил Рошфору корзинку с копошащимися там котиками самых разных мастей и пород, общим количеством примерно около двадцати штук – примерно столько обычно и проживало в покоях Его Высокопреосвященства. При этом лицо бравого гвардейца было как-то подозрительно расцарапано, и очевидно не кошачьими когтями. В ответ на удивленно-вопросительный взгляд Рошфора де Жюссак пообещал когда-нибудь рассказать ему эту душераздирающую историю, после чего удалился, оставив приятеля в недоумении. Впрочем, оно быстро сменилось радостью от выполненной части задания – пора было доставить корзину с ценным грузом кардиналу. А расцарапанное лицо де Жюссака, в конце концов, не его забота. Да и не пристало мужчине обращать внимание на такие мелочи. Уж не они ли даже укол шпагой привыкли называть незначительной царапиной? С этими мыслями успокоенный граф и отправился к Его Высокопреосвященству.
Де Жюссак тем временем направлялся в казармы, размышляя о том, как выполнить данное обещание и не выглядеть идиотом в глазах графа – а что-то подсказывало ему, что именно такое ощущение может оставить его история у любого здравомыслящего человека. Впрочем, одернул он себя, стоит ли называть здравомыслящими тех, кто последние несколько суток думает только о котятах. Вот уж воистину достойное занятие для двоих брутальных мужчин! Что же до его лица… Оно было расцарапано несколькими фуриями, по какому-то недоразумению носящими гордое имя женщин. В конце концов, так ли страшно то, что его бравые гвардейцы ворвались в несколько домов в пригороде Парижа и силой отобрали у разных детей их четвероногих любимцев? Маленькие человечки неистово рыдали, особенно усердствовали девчонки, размазывая слезы и сопли по кукольным личикам, а некоторые мальчишки смело доставали игрушечные шпаги и рвались в бой – один такой храбрец даже ухитрился проколоть ногу гвардейцу, так остро было заточено его деревянное оружие. От вида порванной ткани и хлынувшей крови – мелкий засранец умудрился попасть мужчине прямо в вену, и кровь брызнула фонтаном - мальчишка выпустил свою шпагу. Она так и осталась висеть в ноге чертыхающегося гвардейца. Остаток вечера тот провел в попытках расковырять рану и вытащить из нее щепки, а разъяренная мать мальчика примчалась к де Жюссаку и с истерическими выкриками вцепилась ему в лицо когтями, не хуже заправской кошки. Хуже всего было то, что такая ненормальная оказалась не одна, так что женские вопли долго витали в тот день под сводами казармы. Гвардейцы, хоть и посмеивались в усы, но исправно оттаскивали дамочек от своего начальника, который искренне недоумевал, что такого заманчивого может быть в этих драных хвостатых, что дети и женщины так сильно переживают их потерю. В конце концов, единственное, что признавал де Жюссак кошачьим достоинством, был их нежный, напоминающий кролика вкус. Дойдя в своих воспоминаниях до этой мысли, командир гвардейцев заторопился: не хватало еще, чтобы его подчиненные не оставили ему ни кусочка от трапезы из кардинальского дара. В этот раз, благодаря выросшим котам, мяса было ощутимо больше, чем обычно, но все равно следовало поторопиться. К тому же, в первой роте было пополнение, так что обед был не только вкусным, но и исполненным ритуальной значимости.
4.
Не стоит думать, что гвардейцы были наглыми мародерами, живодерами и лишенными сентиментальных чувств дуболомами. Просто уж очень красивый и отчаянный ритуал сложился за эти годы: из кардинальских котов готовилось несколько блюд по особым полковым рецептам, причем одним из поваров должен быть обязательно быть новичок. Он же сажался во главу стола и за время обеда проверялся на «маменькосынковость» - сможет ли, не дрогнув лицом, съесть приготовленное им же из кошатины блюдо, или побледнеет, позеленеет и не проявит себя достойным образом. Сам де Жюссак редко когда присутствовал при священнодействиях на кухне – о том, как проявляли себя новоприбывшие на кулинарном поприще, ему неукоснительно докладывали. А вот в общих трапезах лейтенант принимал самое активное участие – и если он не собирался нарушить эту традицию, сейчас ему откровенно стоило поторопиться.
Мужчина прибавил шагу, и через несколько минут вошел в казарму гвардейцев кардинала. Навстречу начальству тут же бросился главный осведомитель и, возбужденно шепелявя, доложил, что из троих новичков достойно кухонное испытание прошли только двое. Третий же, после того как ему в руки дали несколько котов со свернутыми шеями, поочередно побледнел, позеленел, покраснел и, в конце концов, просто хлопнулся в обморок.
Списать такое поведение на неэстетичность кошачьих трупов было невозможно. Ломанием хребтов, как всегда, занимался в совершенстве овладевший этой наукой господин де Монтан – по слухам, сворачивая очередную кошачью шею, он представлял поочередно всю свою многочисленную родню, стоявшую между ним и наследством. Его работа всегда было ювелирно точной - ни одной лишней порванной связки, никаких фонтанов крови - исключительно красиво уложенные в ряд, хвостом к хвосту, лишенные трепета жизни кошачьи тела. Только слишком неестественный угол поворота шеи говорил о том, что это не спокойный сон жизни, а вечное дыхание смерти. Обычно не замеченный в склонности к мрачным зрелищам де Жюссак каждый раз ловил себя на мысли, что, глядя на эти «произведения искусства», вышедшие из рук де Монтана, не может отвести от них взгляд и подмечает все новые и новые детали. Натянувшаяся под выпирающим позвонком кожа – прямо у сломанной шеи. Застывшая смоляная капелька почти черной крови на шерсти полосатого серого кота. Удивленное выражение кукольной белоснежной мордочки бывшей любимицы кардинала. Яростный оскал черного с подпалинами кота – почему-то эта морда несколько недель потом являлась де Жюссаку в странных кошмарах. Кот приходил в его сон, садился прямо перед ним, покачивал головой, свешенной набок со сломанной шеи, и укоризненно смотрел ему прямо в глаза. Не злился, не шипел, не пытался укусить - просто смотрел. И от этого взгляда внутри у смелого де Жюссака все переворачивалось, словно его обвиняли в государственной измене или в чем еще похуже. Он просыпался в холодном поту, стиснув в зубах простыню, жадно пил холодную воду и пытался прийти в себя. Через несколько недель кошмары прекратились, и все вернулось на круги своя. Но командир гвардейцев заметил, что ему словно стало еще интереснее (как в детстве, когда упоение страхом заставляет красться в темную комнату, ожидая то ли скрипа половицы, то ли родительского окрика, то ли холодных рук привидения) рассматривать покойных котов, которых де Монтан, как нарочно, стал выкладывать еще красивее, еще аккуратнее, еще завлекательнее.
Сегодня он пропустил это зрелище, но Готьер описал его в красках: 30 вошедших в возраст котов были красиво разложены в ряд в лучах закатного солнца, их хвосты указывали строго на юг, в то время как свернутые шеи были устремлены на запад. В мертвых глазах застыло выражение тоски и крайней скорби. В принципе, некоторым образом де Жюссак мог представить себе эпичность этого зрелища: все тридцать шкурок были сняты более чем аккуратно, и сейчас сушились в отдельной комнате в ожидании скорняка, обещавшегося сшить из них меховую горжетку для дамы сердца одного из гвардейцев, который опрометчиво пообещал своей подруге кроличью накидку. Свежевал тушки не так давно поступивший в роту Николя Леру – и, судя по тому, что он занимался этим уже третий раз подряд, эта обязанность пришлось ему по душе. Похоже, что, наряду со штатным шеесворачивателем, гвардейцы обзавелись также постоянным свежевальщиком, относящимся к своему делу со всей любовью и тщанием. Шкурки были сняты аккуратно, разрез по брюху и лапам проведен словно умелым хирургом, с черепа кожа стянута так аккуратно, словно на ней были застежки. Де Жюссак сделал себе мысленную пометку приобрести для Леру самый остро заточенный с тончайшим лезвием нож – молодой человек проявил себя как истинный мастер, такое рвение следовало поощрять.
Командир вспомнил, что однажды он присутствовал при процессе свежевания, который Леру превратил практически в священнодействие. Для начала он разложил перед собой все имеющиеся на тот момент тушки - в тот раз их было пятнадцать. Сообразуясь с какими-то собственными внутренними причинами и порывами, отобрал три из них, остальные пока сдвинул в сторону бесформенной кучей. Распластал выбранных котов на столе лапами в разные стороны, невесомо примерился и легкими движениями молниеносно вспорол все три брюха, одно за другим. Не обращая внимания на некрасиво вываливающиеся кишки и потоки крови, так же легко сделал надрезы для снятия кожи с лап, по четыре на каждом коте. Затем осторожно, любовно поддерживая тушки, стянул кожу с черепа, не забыв ювелирным движением ножа отрезать нервы и мышцы глаза – так, что пустые стекляшки глаз остались висеть на коже, безжизненно уставившись в пространство, а череп остался с глазницами, из которых свешивались ошметки нервных окончаний и куски мяса. Казалось, Леру не обращал внимания на льющуюся вокруг кровь, он, вдохновенный и торжественный, видел только перетекающий под его пальцами мех, который стремился сохранить в как можно более первозданном виде. Содрав кожу со всего кошачьего тела и на секунду замешкавшись с хвостом, молодой человек изящным движением руки представил на суд зрителя шкуру, как чулок, стянутую с мертвой плоти. Он вывернул ее снова как полагается – мехом наружу, и нарочито небрежным движением отбросил в сторону. Но де Жюссак понимал, что Леру ждет реакции, как всякий художник, только что закончивший акт творения. Он невольно любовался молодым человеком – инстинктивно трепещущие от запаха крови тонкие ноздри, застывшие гримасой надмирного удивления брови, запачканные красным руки и почти поэтически одухотворенное лицо. Командир поймал себя на странном желании аплодировать только что закончившемуся действу, но он так же хорошо понимал, что допустить такого изъявления чувств не имеет права. Леру, ненавидящий любое лицедейство (поговаривали, что на его счету был с десяток убитых в темных подворотнях актеров – и, наблюдая за руками молодого человека с ножом, де Жюссак, помнящий, что все жертвы были найдены с перерезанным горлом, вполне допускал обоснованность этих слухов) счел бы такую реакцию оскорблением. Тогда он только завороженно выдохнул «Как красиво!» - и сейчас, выныривая из водоворота воспоминаний, де Жюссак снова видел в разложенных шкурках все ту же странно-манящую, извращенную красоту.
Отдав должное умению Леру, командир снова обратился к Готьеру – следовало узнать о поведении остальных новичков, да садиться за стол: судя по звукам, доносящимся из обеденной залы, там проводили последние приготовления.
5.
Пока на стол выставлялись последние блюда и кувшины, де Жюссак слушал шепелявый шепот Готьера, докладывающего о поведении на кухне новичков. Первый из них, как уже было сказано, по-бабски хлопнулся в обморок, тем самым списав себя со счетов. Этим следовало заняться безотлагательно – в рядах гвардейцев такому малахольному юноше не было места, но отпускать его домой после того, как он проник во многие гвардейские тайны, тоже было невозможно. Де Жюссак усмехнулся про себя и решил, что убьет двух зайцев сразу: поручит разобраться с этой проблемой Леру, и если незадачливого новобранца найдут в подворотне с перерезанным горлом, командир окончательно узнает ответ на вопрос о том, кто же убийца актеров. Не то чтобы ему сильно хотелось разрешить эту загадку, но знание о своих подчиненных никогда не бывает лишним.
Второй из новоприбывших солдат, Жан Бертран, простоватый паренек, повадками сильно смахивающий на крестьянина, прошел первую часть посвящения с блеском. Он в два счета разделался с выданными ему тушками, виртуозно и мастерски разделав их на удобные составные части. В ответ на восхищенные возгласы товарищей, Бертран, ничуть не смутившись, спокойно пояснил, что до момента отправки на военную службу работал в своем городе мясником, так что может разделывать любые туши с закрытыми глазами. Это умение, кстати, он тут же продемонстрировал: парню тщательно завязали глаза и выдали кошачий труп из кучи, которая предназначалась для выбывшего из соревнования первого новичка. Буквально пара мгновений потребовалась мяснику на то, чтобы тщательно ощупать тушку, после чего он точными движениями тесака разрубил ее на ровные части, не повредив ни одной кости, кроме тех мест, в которых это было необходимо. После этого он так же методично и с прибаутками расправился с остальными тушками, а затем предложил свою помощь в разделке и третьему новичку, молчаливому и строго-аскетичному Анри Дювалю, который не стал от нее отказываться. На этот месте повествования де Жюссак возмущенно вскинул брови, но Готьер взмахом руки прервал возмущение командира – рассказ о Дювале был еще впереди.
Анри Дюваль был младшим сыном мелкопоместного дворянина, и видел в своем поступлении в гвардейскую роту высшую Божью милость. У его отца вечно не хватало денег – надо было помогать старшим сыновьям, выдавать замуж двух дочерей, исполнять капризы полусумасшедшей жены, которая вечно хотела то новые платья, то балы, на которые в их захолустье все равно никто не приезжал, то званые обеды. При этом мадам Дюваль не могла угодить ни одна повариха, все блюда казались ей то пересоленными, то недоваренными, то слишком пресными, то с кислым привкусом – и это при том, что все остальные уплетали кушанья с удовольствием. Но это не могло убедить вздорную бабу. Ей казалось, что все строят вокруг нее козни, хотя даже Анри, отличающийся острым умом и богатым воображением, никак не мог придумать, в чем смысл подобного рода интриг. Не понимал он и другого – как можно, умея хорошо готовить, не суметь угодить пусть и пристрастной, но все же обладающей гастрономическим вкусом даме. Он стал все чаще пропадать на кухне, и вскоре, невзирая на насмешки старших братьев, довольно сносно управлялся с половниками и вертелами, разбирался в приправах и сортах зелени, мог с ходу определить, насколько свежее мясо готовится на жаровне. Его триумф случился, когда мать, впервые за долгое время, похвалила приготовленный обед – и тогда Анри скромно, но с достоинством, сообщил, что все было состряпано им, от первого до последнего блюда, кухарки лишь нарезали ингредиенты под его чутким руководством. После этого в поместье Дюваль снова настали спокойные дни: Анри заведовал кухней, мать перестала придираться к подаваемым кушаньем и была вполне довольна жизнью. Так прошло несколько лет, а потом старая дама отошла к праотцам, после чего ее младший сын и решил попытать счастья в Париже. Надо ли говорить, что оно ему улыбнулось…
Смотреть на то, как молодой новобранец священнодействует с кошачьим мясом, собралась вся рота. Да что там рота – если бы кухня была в состоянии вместить всех желающих, можно было бы смело говорить, что здесь собрался весь гвардейский полк. Анри промывал разделанные тушки, нашпиговывал чесноком, натирал специями и приправами, время от времени выдавая в пространство отрывистые указания, которые тут же бросались исполнять несколько человек – все почувствовали мастера. Он виртуозно и аккуратно делал надрезы, куда помещал не только кусочки чеснока, но также красный лук и красиво измельченный лоснящийся чернослив. Обматывал лапки пахучей кинзой. Набивал горлышки ливером, смешанным с мелко покрошенной зеленью, и замачивал в пиве. Любовно оглаживал грудки, чтобы, измельчив их до пюреобразного состояния, завернуть в виноградный лист, перевязать суровой ниткой и отправить томиться в большом котле, куда предварительно было вылито две бутылки великолепного красного вина и кувшин жирной сметаны. Особо лакомые филейные части Дюваль вымочил в молоке и запек в духовке, щедро посыпав перцем. Из разнокалиберных остатков сварил ароматнейший бульон – и именно с него предполагалось начать трапезу, которой так томительно долго ожидали гвардейцы. Впрочем, никто не роптал – все понимали, что сейчас будут вознаграждены сторицей.
6.
Впервые на памяти де Жюссака обед из котов господина кардинала проходил в полном молчании – все отдавали должное супу, не в силах вымолвить ни слова. Дюваль глядел именинником, но без заносчивости: он понимал, что это не только его триумф, взглядом приглашая Монтана, Леру и Бертрана разделить его радость творца. Командир гвардейцев с удовлетворением отметил про себя этот момент, а потом уже не мог думать ни о чем более, потому что настала очередь вторых блюд. На сей раз стол взорвался ликующими возгласами, Дюваля благодарили и хвалили на все лады, даже де Жюссак выкрикнул что-то приветственное. Потом перевел взгляд на дверь и увидел графа Рошфора, который с интересом обозревал происходящее. Жестом позвав приятеля к столу, де Жюссак сам суетился и накладывал ему куски получше и помягче, словно от того, одобрит ли граф трапезу, зависело дальнейшее благополучие его самого и всех гвардейцев. Впрочем, не одобрить было невозможно – Рошфор по достоинству оценил кулинарное искусство повара, дважды попросив добавки. А уж когда ему сказали, что кашеварил сегодня один из новичков, восхищению графа и подавно не было предела. Он пообещал обязательно рассказать о таких блестящих достижениях Его Высокопреосвященству, чем вызвал на челе де Жюссака странную тень, вскоре, однако, рассеявшуюся. Отдав должное обеду, граф удалился, так же внезапно, как и пришел, так что цель его прихода так и осталась неясна. Впрочем, сегодня де Жюссак предпочел об этом не думать, а, прихватив еще пару бутылок прекрасного анжуйского, удалился в свои комнаты и, после недолгих возлияний, завалился спать. В конце концов, за последние сутки он этого заслужил.
Граф Рошфор же прибыл в Пале-Кардиналь и отправился прямиком к Ришелье. Ему искренне не терпелось поведать Его Высокопреосвященству о том, какие самородки встречаются среди его гвардейцев. Кардинал действительно выслушал рассказ с большим интересом, но, к удивлению графа, заинтересовался больше не личностью повара, а списком предлагаемых блюд. Рошфор, в памяти которого еще был остро жив недавно прошедший обед, в красках расписал Его Высокопреосвященству все, чем потчевал его де Жюссак. Были упомянуты и суп, и рагу, и мясо, тушеное в вине и сметане, и еще многие блюда, которые склонный к чревоугодию граф запомнил до мельчайших вкусовых подробностей, и теперь с радостью описывал благодарному слушателю. Ришелье, с нечитаемым выражением лица, задумчиво кивал головой, а потом, резко подавшись вперед, вдруг спросил:
- Скажите, граф, а как вам показалось, не было ли у этого мяса странного привкуса? Не было ли оно немного жестковатым?
Рошфор честно задумался на несколько мгновений, а потом уверенно ответил, что привкуса он не заметил, а что до жесткости, то ведь заяц обычно и бывает слегка жестковатым. Ришелье как-то нехорошо усмехнулся и спросил, точно ли его доверенное лицо уверен, что его потчевали именно зайцем. На это получил такой же уверенный, как и ранее, ответ, что именно так и обстояло дело, к столу подавалось множество блюд из зайчатины – он, граф, еще удивился, где это гвардейцы добыли в такое время года столько длинноухих.
Ухмылка кардинала стала совсем уж невыносимой, а сам он так и светился сарказмом.
- Да ведь вы, Рошфор, сами передали де Жюссаку этих «зайцев» не далее как вчера утром! - произнес Ришелье, хитро прищурившись.
- Я… я что?! - пролепетал несчастный граф, покрываясь испариной и чувствуя, как «зайчатина», коварно пробравшаяся в его желудок, теперь столь же предательски желает стремительно его покинуть. Он мотнул головой, махнул кардиналу рукой, словно этот жест мог всё объяснить – впрочем, Его Высокопреосвященство действительно понял всё и без слов – а потом опрометью выскочил из покоев кардинала, стремясь быстрее найти себе место уединения.
Блевал граф мучительно и долго. Его выворачивало проклятыми «зайцами» до кровавой желчи, но каждый раз, когда он уже думал, что все осталось позади, организм подкидывал новую порцию принятых за обедом излишеств. Наконец, когда в нем не осталось ни капли кардинальских кошек, а заодно и никаких сил, он кое-как умылся, сел прямо на пол и, уныло разглядывая свои ноги – поднять голову выше не было никакой возможности – подумал о том, как же де Жюссак, которого он считал своим если не другом, то хорошим приятелем, мог так с ним поступить. Постепенно сознание прояснилось, память возвращалась, и граф понял, что это не было злым умыслом со стороны командира гвардейцев, ведь там была огромная и веселая коллективная трапеза, все с удовольствием потребляли именно то мясо, которым его сейчас так долго тошнило. Получалось, что Рошфор действительно сам снабдил де Жюссака основным ингредиентом для мясного стола. Более того, делал это регулярно последние несколько лет, отдавая приятелю выросших котят Его Высокопреосвященства, которые, оказывается, пускались в расход таким вот внезапным способом.
Кстати, по всему выходило, что господин кардинал был в курсе того, что творится на гвардейской кухне – и конечно, со всем свойственным ему сарказмом решил наконец-то сообщить об этом бедному Рошфору именно сегодня, когда тот тоже поучаствовал в общем застолье. Это было совершенно в манере первого министра, так что даже не казалось обидным – а вот известную долю облегчения граф действительно испытал, когда понял, что кара бывшего хозяина котов не падет на головы его верных гвардейцев.
Просидев на холодном каменном полу продолжительное время, конюший кардинала вдруг понял, что чертовски голоден. Еще бы – все, съеденное ранее, он совершенно некуртуазным образом исторг из себя час назад, потом произвел неплохой мозговой штурм, а теперь организм требовал восполнения ресурсов. Граф подумал было, что даже от мысли о мясе его снова вывернет наизнанку, но действительность была к нему милосердна: он не только не начал блевать, но даже подумал о возможном мясном блюде с постепенно зарождающимся желанием. Теперь оставалось найти проверенный трактир, где страждущему подали бы хорошо прожаренный сочный кусок говядины или свинины, а то и тушеного зайца. Рошфор подумал, что от последнего варианта неотвратимо должно снова замутить, однако обошлось. Тогда граф решил вырабатывать характер, мысленно представил несколько блюд из зайчатины, решительно поднялся на ноги, кое-как умылся, пригладил пятерней растрепавшиеся кудри, выкинул безнадежно испорченный воротник, утерся плащом и вышел из своего убежища, держась для верности за стену.
Однако далеко ему уйти не удалось – прям в коридоре его поджидал Ришелье, который, несмотря на саркастическую улыбку, был всерьез озабочен здоровьем своего доверенного лица. Рошфор попытался слабо улыбнуться, но кардинал решительно отмахнулся, всем своим видом показывая, как это все неважно. Бережно поддерживая графа за локоть, Его Высокопреосвященство отвел своего спутника к себе в кабинет.
По дороге Ришелье окончательно открыл Рошфору глаза на отведенную ему в этой цепочке роль: передаточное звено, способствующее, таким образом, случайно сложившемуся ритуалу посвящения в гвардейцы. Сам кардинал не был в восторге от подобного положения, но, положа руку на сердце, его слишком мало волновала судьба выросших котят, чтобы поднимать из-за этого шум, а так получалось убить несколько зайцев сразу. Решалась проблема устройства взрослых кошачьих особей, гвардейцы получали способ испытать новичка и, заодно, сытный обед, Рошфор чувствовал себя в очередной раз выполнившим задание Его Высокопреосвященства, де Жюссак – оказавшим приятелю услугу. Все довольны, все при деле, все счастливы.
А коты? А что коты? А коты отправлялись прямиком в кошачий рай. Уж кто-кто, а они этого заслужили.
© WTF Richelieu 2014