WTF Armand Richelieu and Co 2016
Мини
Название: Железное препятствие
Автор: [J]WTF Richelieu 2015[/J]
Бета: [J]WTF Richelieu 2015[/J]
Размер: мини (1546 слов)
Пейринг/Персонажи: Аэроботы, Оптимус Прайм, упоминаются прочие персонажи
Категория: джен
Жанр: кроссовер («Трансформеры: Первое Поколение»), юмор, приключения
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: что было бы, если Трансформеры явились на Землю не в двадцатом веке, а во времена Людовика XIII?
Размещение: только после деанона, запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. WTF Richelieu 2015 - работа "Железное препятствие"
Признаться честно, Оптимус чувствовал себя несколько виноватым. В конце концов, не так уж и важно было вступать в контакт с местными обитателями, пока не было опасности со стороны Десептиконов. Последних, впрочем, никто пока не видал: утверждение об их присутствии здесь основывалось пока только на одних предположениях и догадках. Надо было, скорее всего, разобраться в особенностях местного населения. Тогда было бы понятно, что жители Земли, в отличие от кибертронцев, делятся не на обладателей разных альтформ, а на определенные группы, называющиеся "народами". Что "народы" эти отличаются культурами, языками, и часто терпеть друг друга не могут. И вот последний момент и превратил разведку в полнейшее безобразие, едва не вылившееся, в конечном итоге, в потерю половины целого гештальта.
Задание было вполне обыденным, закономерным, а выполнение его было бы не так уж и сложно, — не находись планета Земля, на которую волей случая и метеоритного дождя занесло корабль Автоботов, на вопиюще низком, просто-таки позорно низком уровне научно-технического развития. Иными словами, добравшись до ближайшего человеческого города, — как удалось выяснить благодаря подслушиванию разговора двух местных обитателей, он назывался "Лондон" (страна «Англия», плюс упоминались в негативном ключе некто «Его Величество», поднявший зачем-то налоги), — Автоботы поняли одну неприятную, но безысходно неисправимую в силу обстоятельств вещь: маскироваться было просто не под что. Вместо танков, автомобилей, звездолетов и прочих родных любому кибертронцу механизмов жители Земли пробавлялись элементарными глупостями вроде карет и телег. Единственным более или менее походящим для копирования транспортом были, — или, вернее сказать, таковыми показались на первый взгляд, — воздушные корабли, колыхавшиеся на якорях рядом с крепостью «Тауэр»: массивного вида и примитивного строения, но все же несколько более обещающие, нежели прозаический тарантас. На Кибертроне летательные аппараты легче воздуха не существовали в принципе, — эра покорения воздуха была начата Квинтессонами сразу с многоцелевых истребителей, — поэтому к необычной во всех смыслах альтформе нужно было приноровиться не только самим разведчикам, но и медикам-ремонтникам. Было плохо и то, что по размеру эти серебристые торпедоподобные механизмы, здесь называемые "дирижаблями", примерно совпадали с половиной гештальта. Не с целым стандартным пятикорпусным гештальтом. Не с одним меха. А с несчастной половиной.
Из обрывков разговоров, пойманных аудиолокаторами, удалось понять, что не далее как на следующее утро на этих самых кораблях некто "герцог" должен был отбыть с визитом в другую страну ("Франция") в сопровождении некоторых высокопоставленных особ, с дипломатической миссией, смысл которой стал понятен лишь спустя время. С точки зрения разведки это было весьма удобно, — заменить корабль и проследовать с герцогом до пункта назначения. Так и было сделано, благо приставленные к воздушным кораблям охранники традиционно и неизбежно заложили за воротник, как только появилась возможность. В отношении альтформ же пришлось импровизировать, и эта импровизация обернулась теперь лишними сложностями, заключавшимися в нюансности и кропотливости лечения, — лечения, так как обратно четверо отправленных в страну Францию Аэроботов вернулись травмированными: двое — крепко побитыми, двое — на грани дезактива. Эйррэйд и Скайдайв. Сильверболт и Файрфлайт.
Переделать пятикорпусный гештальт на два двухкорпусных (Слингшота из процесса исключили) — задача не из легких, и занимался ею Ферст Эйд: перекомпоновка отвечавших за совместимость механизмов удавалась ему значительно лучше, чем Рэтчету. Он же и переписывал, — или, как между собой называли это медики, "перебивал", — программы гештальт-трансформации и совмещения. Потому и латать наново пострадавших пришлось, в первую очередь, именно Эйду, — проще было разобраться в новых конструкциях, легче понять, что именно и насколько сильно было повреждено. А повреждения были значительны и весьма, весьма опасны.
— ...Твою ж Матрицу! — были первые слова, произнесенные с горем пополам отделенным от Силверболта Файрфлайтом. Лидер гештальта все еще находился в стазисе: основные травмы пришлись на него. Не было части брони, некоторые механизмы придется заменить, — но хоть Искра осталась цела, и, учитывая обстоятельства, это можно было бы называть чудом. Пока оба меха находились в сцепке, в себя Файрфлайт не пришел бы: объединенная нейросистема не справлялась с болевыми импульсами, шедшими со стороны Силверболта, и отключалась. Фантом-2 произнес еще пару абстрактно-бранных фраз, относившихся больше к ситуации в целом, чем к кому-либо конкретному, и тяжело уронил голову на ремплатформу.
— Эйд, будь друг, скажи Прайму… — выражение лица авиатора было странно спокойным для кого-то, едва вернувшегося с того света: — Скажи Прайму, чтобы послушал, что я ему сейчас расскажу. Мы сюда… в неудобное время попали. Тут наклевывается основательный конфликт, уж не знаю, на почве чего конкретно…
Явление Прайма не заставило себя ждать, так как, говоря откровенно, все это время он находился у двери в ремблок.
Кое-что, впрочем, было уже известно: отосланные в разведку Аэроботы регулярно выходили на связь, отчитывались и замолкали из опасения обнаружить себя перед возможными десептиконами. В общих чертах получалось, что сперва оба корабля шли одним курсом, но при подходах к материку разделились: Скайдайв и Эйррэйд пошли дальше, к столице, в то время как пара из самого Файрфлайта и Сильверболта была отведена в какую-то весьма запущенную местность и спрятана. Из разговоров экипажа понять что-либо было невозможно, но сам факт неизбежно наводил на мысль о засаде. Там они и провели некоторое время, держа радиосвязь со штабом и собратьями по заданию (ограничившимися сообщением, что они благополучно пришвартовались в городе Париже, герцог не менее благополучно спустился на землю и теперь беседует со здешним правителем). А потом, примерно через несколько суток, экипаж корабля был перебит неведомо откуда взявшимися людьми в красных плащах и под командованием некоего странного человека с одним глазом их пару подняли в воздух и отправили по прежнему курсу, в Париж, где и натравили, иначе не скажешь, на второй летучий корабль. При всем желании, заблокировать системы вооружения в новых альтформах не вышло, поэтому закончилась короткая, но интенсивная невольная перестрелка тем, что оба корабля рухнули на какой-то местный собор, — откуда значительно сильнее пострадавших Сильверболта с напарником эвакуировали, спустя пару часов, оставшиеся на ходу Слингшот и Пауэрглайд. История о том, как именно им удалось вынести из густонаселенного города двух побитых трансформеров, была нервной, кропотливой и в чем-то грустной. Эйррэйд и Скайдайв добрались до базы сами, но это было все, на что их хватило. В себя они не приходили, хотя их жизни уже ничего не угрожало, поэтому медики отправили их отлеживаться.
— Сэр? — Файрфлайт при виде Прайма попробовал вытянуться в положении лежа, но только прибавил себе боли в шейной секции. Вид у него был немного взволнованный: так горе-разведчик пытался придать себе значимости.
— Что ты хотел сообщить? — с отечески-командирской участливостью спросил Прайм.
— Информации мало, но она, полагаю, ключевая. Есть еще одна деталь, мы ее выяснили буквально за несколько минут до того, как нас стравили, — объяснил Файрфлайт. — Все те корабли, что стоят у Тауэра — это боевой флот. Другими словами, эти две страны затеяли войну. Наш корабль туда изначально отводили для подстраховки, защитить герцога, если будет нужно. А на самом деле кто-то из местной знати, не знаю, кто именно, заранее договорился с людьми некоего... Кардинала, что им предоставят наш корабль. Что мы будем стоять на приколе за городом, а потом верные этому Кардиналу люди придут и захватят корабль. Кардинал этот, судя по всему, серьезная персона, что-то вроде главного советника при французском Короле. А у него, в свою очередь, было доверенное лицо, имя я не разобрал... как-то на "Р"... Рошфор, кажется, одноглазый, как Шоквейв, — он и командовал всей этой операцией. Самого его уже нет, он погиб. Вроде как он не собирался изначально атаковать с нашей помощью Эйррэйда и Скайдайва... там у них что-то непредвиденное произошло.
(Во взгляде Прайма появилась невольная тоска. Интриги, убийства, поиски собственной выгоды отдельными высокопоставленными личностями… в те времена, когда Кибертрон находился под властью Квинтессонов, создателей трансформерской расы и их же хозяев, это было сплошь и рядом. Собственно, именно эта мелочная грызня в конечном итоге и поставила крест на попытках Квинтессонов подавить восстание роботов-рабов, замордованных до потери способности бояться чего-либо в принципе. Видимо, человеческая раса находилась не только на низком уровне технического, но и социального развития. Это было в своем роде немного печально).
— И зачем им один корабль, если здесь стоит целый флот? — поинтересовался Прайм. — Ведь времени на постройку своего флота у них не будет?
Файрфлайт выглядел несколько обескураженным: неполнота развединформации явно была ударом по его гордости.
— Этого выяснить нам не удалось. У этих людей какие-то свои интриги и закулисные разборки, я так и не понял многого. Может быть, про флот Кардиналу не известно. А наш корабль ему предоставили только затем, чтобы убедить его в верности этого абстрактного агента из английских вельмож? Ведь может такое быть?
— Очень сильно сомневаюсь, — ответил Оптимус, в голосе которого появились непривычно нехорошие нотки. — Если, как ты говоришь, этот Кардинал — главный советник при здешнем правителе, про флот он знает. Не может не знать. Хотя его положение уже очень много о нем говорит, — я уверен, что у него имеются свои весьма далеко идущие планы. В любом случае, нам, кажется, придется немного нарушить все эти военные приготовления. Мы ведь до сих пор не знаем, есть ли здесь десептиконы или нет. Это во-первых. А, во-вторых, людям стоит понять, что мир гораздо, гораздо многообразнее, чем им кажется. И чем раньше они это поймут, тем лучше для них.
…
Примерно в это же время, в благополучно покинутой разведчиками Франции, в пышно обставленной сине-золотой комнате сидел в кресле упоминаемый Файрфлайтом Кардинал. Лицо его было совершенно спокойным, однако в душе играло ликование. Все шло по плану, теперь лишь оставалось следить за тем, как два монарха, хотят они того или нет, сделают за него всю работу. Кардинал не знал о том, что скоро в происходящее вмешаются в буквальном смысле небесные силы, крайне отрицательно относящиеся к междоусобицам.
Миди
Название: Алый конь
Автор: [L]WTF Richelieu 2015[/L]
Бета: [L]WTF Richelieu 2015[/L]
Размер: миди (4064 слова)
Пейринг/Персонажи: Дебурне, Арман дю Плесси
Категория: джен
Жанр: ламповая история, флафф
Рейтинг: G
Краткое содержание: кардинал Ришелье с детства страдал серьезными приступами хандры, от которых ему помогали…
Размещение: только после деанона, запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. WTF Richelieu 2015 - работа " Алый конь"
- Кони не бывают алыми! – Арман садится на постели, подтягивая колени к груди. В комнате сыро, даже несмотря на пылающий камин, и ребенок зябко ежится, щурясь на незамысловатую игрушку.
- Это уж какие кони, ваша милость! – Дебурне усаживается на табурете, пристраивая пузатую лошадь на постели. – Этот – настоящий лошадиный король! Видите, какой у него живот круглый? Не иначе как пиво хлещет, будто немец или швейцарец!
Арман берет игрушку в руки и принимается ее разглядывать. Недвусмысленные признаки подтверждают заявления Дебурне о том, что ало-пурпурный уродец именно конь. Мальчик не уверен, что швейцарцы пьют много пива, но со слугой не спорит – еще мальчишкой Дебурне служил еще его ныне покойному отцу, сопровождая того на поле брани, а значит, знает все на свете! Слуга между тем, вынув из-за пазухи целый пакет орехов, принимается лихо щелкать их прямо в коричневых от работы ладонях, сплетая целую сказку про алого короля всех коней.
- Он пасется далеко-далеко, на ярко-зеленых лугах Италии. Когда ему хочется пить, он ведет табун не к воде, потому что рядом есть только соленое море, нет, эти кони утоляют жажду янтарным виноградом, растущим в Тоскане, а потом снова возвращаются на свои пастбища. – Глаза Дебурне подергиваются мечтательной дымкой, точно он мысленно и сам оказывается где-то на итальянских просторах. – Коня-короля всюду сопровождают две рыжие и одна пегая кобылы. Когда им надоедает пастбище или заканчивается сочная трава, они начинают кусать коня за круп и ноги, вынуждая уводить табун к новым лугам. Иногда одна из кобыл отбивается от стада, привлеченная запахом ржаного хлеба из людского жилища. Если муж, живущий там, достаточно отважен, он может поймать и оседлать кобылицу. Люди говорят, что находились счастливцы, которым даже удавалось объездить этих капризных созданий. Но как только лошадиный король замечает отсутствие одной из своих подруг, он бросается на выручку, уничтожая посевы, поджигая жилье, неся смерть и разрушение, пока добровольная пленница вновь не присоединится к нему.
- А как зовут короля и его кобыл? – мальчик подается вперед, заинтересованно склоняя голову на бок. По губам слуги скользит довольная улыбка. Он деловито поднимается, выглядывает за дверь и, убедившись, что никто, кроме его юного господина, сказку не услышит, возвращается к постели.
- Одну из рыжих кобыл зовут Анна. Тот, кто ее поймает, говорят, расположение небес завоюет. Другую рыжуху да пегую Мариями кличут. И различают этих двоих по масти. Обе они дюже гордого да злого норову. Пегая – так и вовсе козой скачет, чуть на нее кто вскочить попытается…
- А короля как зовут лошадиного? – мальчик уже позабыл о хандре и слабости, и даже о том, что стоит спустить ноги с постели, как их тут же начинает холодить сквозняк. Слуга на миг задумывается, а затем, подхватив ребенка на руки, подсаживается поближе к камину, где сквозняк поменьше, а жар от пылающих бревен не позволит простыть. Все это время Арман подозревает, что слуга не знает ответа на его вопрос, и уже жалеет, что спросил, опасаясь, как бы история не закончилась. Наконец Дебурне усаживается и, убедившись, что ребенок удобно устроился у него на коленях, и опасность замерзнуть и простудиться ему не грозит, продолжает:
- Короля лошадиного зовут Монсеньором. Старики рассказывают, что когда-то люди знали, как его зовут, но так боялись монсеньоровой силы и мощи, что давным-давно перестали упоминать его имя всуе. Так оно и позабылось со временем.
Арман увлеченно слушает, прижав к груди коня, нареченного Монсеньором. У него на языке вертится десяток вопросов, но задать их он не решается, боясь сбить рассказчика. Между тем слуга откидывается на спинку стула и, шумно, совсем по-собачьи вздохнув, продолжает:
- Однажды от табуна отбились все три кобылицы да разбежались в разные стороны. Монсеньор-то как раз табун вел к особенно пышному винограднику. Покуда он с остальными лошадьми лакомился ягодами, кобылиц и след простыл. Опомнился король лошадиный, начал звать подруг, да где там! Табун его поля да виноградники истоптал, хлеб уничтожил, ячмень потравил, а кобылиц найти не может. Рыжая Мария к тому времени аж до Франции доскакать успела. А вторая Мария, пегая, да Анна рыжая на судне пиратском оказались. Там, вишь, они пиво в трюмах учуяли, вот и не устояли пред соблазном. А капитаном того корабля сам Уолтер Рейли оказался. Как увидел он этих красавиц, так и набросил на них цепи стальные, решив королеве английской их подарить. Забились кобылицы, заржали, повелителя своего призывая, застучали копытами об обшивку корабельную, да где там! Суда уж снялись с якоря да и уплыли.
- И что, Монсеньор не спас их? – Арман уставился на слугу полными слез глазами.
- Как же не спас? Спас, конечно! – заверил его Дебурне, но тут дверь открылась, и в комнате появилась мадам дю Плесси, ведя за руку среднего сына.
- Довольно рассказов на сегодня, - сказала она не терпящим возражений тоном. – Завтра для этого будет достаточно времени.
Мальчиков уложили в кровать, заботливо подоткнув им одеяла. Мать, наградив каждого поцелуем и перекрестив, удалилась пожелать доброй ночи дочерям. Альфонс уснул моментально, устав за день от игр и верховой езды. Арман же долго лежал без сна, вдыхая пыльный воздух и размышляя, как Монсеньору удастся вызволить своих подруг из плена. Когда мальчик наконец уснул, ему привиделся изумрудно-зеленый, залитый солнцем луг, на котором вольготно паслись каурые и вороные кони. А чуть в стороне, в окружении двух ослепительно рыжих и одной тонконогой пегой кобылицы гордо помахивал роскошным лиловым хвостом огромный алый жеребец с отливающей рубином шерстью. Время от времени волшебный конь поднимал голову и ржал глубоким, зычным голосом, и ржание это отзывалось вдалеке громовыми раскатами.
***
День выдался долгим и хмурым. Из-за холодной погоды Армана не выпустили из дома, и, пока младшие сестры трудились над незамысловатым рукоделием, мальчик устроился у камина с огромной картой Европы и Монсеньором. Арман, чуть не тыкаясь носом в раскрашенную бумагу, водил пальцем по сапогу Италии, изучая контуры сказочной Тосканы. Несколько раз он пытался найти Дебурне, но тот весь день хлопотал по хозяйству, а увязаться за слугой не было никакой возможности – мадам дю Плесси категорически запретила ему выходить. Арман огорченно вздыхал, но не спорил, наблюдая, как по припорошенному снегом двору разъезжал Альфонс верхом на худой каурой кобыле. Мальчику тоже хотелось покататься верхом, но вместо этого он сидел на подоконнике, прижавшись щекой к холодному стеклу, пока нянюшка дремала в уютном кресле.
Шла третья неделя Адвента, и старшие братья и сестра сопровождали матушку в походах к бедным жителям окрестных деревень. В прошлом году она сочла, что состояние здоровья Армана достаточно улучшилось, чтобы он тоже мог присоединиться к ней в нескольких не слишком дальних прогулках. В этом году хандра накрыла мальчика в такое неподходящее время, что мадам дю Плесси даже сомневалась, стоит ли вести ребенка к мессе в ближайшее воскресенье. Арман же готов был даже выслушать скучнейше-бормочущую проповедь местного архидьякона, через каждое предложение заходящегося надтреснутым кашлем, только бы вырваться из своего заточения. Грустные ощущения, охватившие его третьего дня, давно отступили, не выдержав грубоватой заботы Дебурне, развлекавшего своего любимца захватывающими историями. Однако взрослые все еще волновались, и потому Арману не оставалось ничего иного, кроме коротания сумрачных декабрьских дней за книгами и картами.
- Ваша милость, поглядите, что я принес! – слуги почти не было видно за охапкой мохнатых еловых веток. – Если пожелаете, мы вместе будем мастерить венки.
С радостным воплем Арман соскочил со своего места, отбросил в сторону фолиант и кинулся к слуге.
- Только не засиживайтесь долго! – мадам дю Плесси подняла глаза от вышивания и ласково улыбнулась младшему сыну. – Возможно, Альфонс тоже к вам присоединится?
Сердце Армана испуганно ёкнуло. Он любил брата, однако в его присутствии Дебурне никогда не рассказывал своих историй, а мальчику ужасно хотелось узнать, как же Монсеньор будет спасать своих подруг. По счастью, Альфонс нехотя оторвался от своих книжек и вежливо процедил:
- Благодарю, маменька, но мне скоро ехать в колледж, и я не хочу, чтобы вам пришлось краснеть за меня! – иаменька гордо улыбнулась, а Арман быстро схватился за ручку наполненной остролистом корзины и потащил ее в сторону спальни.
В комнате ярко полыхал камин. Дебурне устроился в деревянном кресле, обитом потертым бархатом, когда-то имевшим вишневый цвет. Мальчик уселся на небольшой скамеечке рядом, жадно вдыхая смоляной запах хвои. Слуга споро переплетал между собой ветки, то и дело взмахивая ножом, чтобы убрать сучок то там, то сям.
- Дебурне, так как же Монсеньор спасал своих подруг? – Арман осторожно достал из корзины длинную плеть остролиста, принявшись сплетать ее с еловыми лапами. Слуга бросил на воспитанника хитрый взгляд, затем покосился на дверь и шумно откашлялся.
- Монсеньор спас их далеко не сразу. Сперва он со своим табуном оббегал всю Италию, то и дело призывая подруг ржанием. Не найдя их ни на одном из виноградников этой страны, конь бросился в горы, вызывая обвалы и вселяя ужас перед гневом божьим в души местных крестьян. И вот как-то ночью, когда табун утолял жажду у горной реки, услышал Монсеньор вдалеке тоненькое ржание. Заржал в ответ, да так, что земля вздрогнула, и бросился на звук далекого голоса.
Дебурне ненадолго примолк, отбирая из корзины очередную ветку остролиста. Хмыкнув, он извлек подходящую и вручил Арману готовый венок:
– Ну-ка, мсье, у вас пальцы ловчее, уж вы закрепите на нем подсвечники.
Мальчик с готовностью взялся за венок, нетерпеливо косясь на задумавшегося слугу. И наконец не выдержал:
- Дебурне, так что, он нашел Марию?
Слуга улыбнулся и покачал головой.
- Нет, ваша милость, табун долго бежал по французским землям, пока не оказался во дворе иезуитского монастыря. Там у коновязи стояла та, на чей голос так спешил Монсеньор, но это оказалась не рыжая Мария, а незнакомая кобылка-трехлетка. Чалая, с блестящей шкуркой и лиловыми хвостом и гривой, совсем как у Монсеньора. Он остановился возле кобылки и долго смотрел на нее. Та пятилась, дичилась, но в конце концов любопытство взяло в ней верх. Подошла она к гостям, принюхалась к алому жеребцу да и положила голову ему на шею.
Так у Монсеньора появилась новая подруга. Правда, уж эта оказалась такой тихой да кроткой, что, раз подойдя к нему, так ни разу от табуна и не отходила. Монахи попытались было красавицу отбить, а заодно и непрошеных гостей заарканить, чтоб на епископский двор отвести. Да куда там, Монсеньор только раз копытом топнул да заржал зло, монахи на колени и попадали. А когда рискнули головы поднять – табуна уж и след простыл.
Мальчик отложил в сторону готовый венок и поднял взгляд на слугу.
- Раз Монсеньор нашел себе новую подругу, он оставил поиски кобыл? Они так и остались где-то далеко?
- Что вы, мсье, как можно? – Дебурне озабоченно нахмурился, подрезая ножом особенно длинный стебель. – Кобылы ведь частью табуна монсеньорова были, он за них ответ держал перед Богом…
- Разве может конь держать ответ перед самим Богом? – глаза Армана недоверчиво заблестели. – Он ведь животное бессловесное!
- И что с того? И кони, и все прочие животные - такие же создания Божьи, как и мы, стало быть, и перед Господом они свой ответ держат. А ведь Монсеньор не просто конь, он король лошадиный был, значит, как любой земной правитель, и ответственность нес. Так что никак не мог жеребец своих кобыл на произвол судьбы бросить. И вот бросился табун от монастыря дальше, но не домой, в Италию, а на земли Франции. И бежали кони по землям Наварры и Беарна. Тут они попробовали медовые дыни, какие так жалует наш король Генрих. Как увидели коней гасконцы, захотели они подарить их королю Франциску. Начался лов, да только куда обычным коням до табуна самого Монсеньора! Почти неделю гнались охотники за конями, и неделю бежал от них табун, пока ясным сентябрьским утром, аккурат в самом начале воскресной мессы, табун Монсеньора влетел в Париж!
- И что же, их впустили? – выдохнул Арман, давно позабывший и о венках, и о свечках, которые ему надлежало к ним крепить.
- Да как же не впустить? – удивился Дебурне, всплеснув руками. – Это ведь самого Монсеньора табун! Они еще подбегали только к городу, а стены уже дрожали. А тут еще заслышал король лошадиный, что в отдалении Мария ржет. Тоненько да жалобно. Куда уж тут его удержать? Стража только и успела в стороны прянуть, чтоб под копыта не угодить. А следом за лошадьми и гасконцы беспрепятственно вломились, и возглавлял их сам Колиньи, будущий адмирал. Ко дворцу королевскому, Лувру, стало быть, подлетели они в минуту. Горожане только и успели из храмов высыпать да прямо на мостовой на колени бухнуться, крестясь…
- А папенька рассказывал, что в Париже мостовые нечистотами залиты, - перебил рассказчика мальчик, озабоченно хмурясь. - Как же горожане в них на колени падали?
- Не перебивайте, мсье, добрые католики и благородные господа так не поступают! – посуровел Дебурне и вернулся к рассказу. – Нешто ж вы думаете, что парижане вспоминали о нечистотах, когда мимо них такая страсть проносится да с таким грохотом, что здания дрожали, точно час Страшного Суда настал? Крестятся, значит, горожане, а прямо за ними монахи в голос молитвы читают, звон колокольный набатом гудит. Так и влетел табун на двор королевский и ну к конюшне! А там уж кони разнервничались, копытами бьют, ржут, а пуще всех Мария разоряется. Выбежал во двор король, да как увидел Монсеньора, так и обмер весь. «Подайте мне, – говорит, - этого жеребца под седлом!». Конюхи к нему, а Монсеньор свечит, зубы скалит, того и гляди голову копытом раскроит. Дворяне из королевской свиты попытались заарканить, а у коня глаза кровью налились, ржет зло, не подпускает к себе. Остальные жеребцы в круг сбились – кобылиц защищают. Наконец королевское терпение лопнуло, тем более, что и королева в окно высунулась, увидела кобылку чалую, тихую, с гривой и хвостом необычными и пожелала ее себе заполучить.
Подошел король Франциск, крупа монсеньорова рукой коснулся, и замер конь как вкопанный. Только ушами прядал да ноздри раздувал, а уж когда из конюшни Мария выскочила, так и вовсе успокоился. Его величество лично взнуздал и оседлал жеребца, да и вскочил на него. С тех пор ходил Монсеньор под королем, табун его привольно пасся на королевских лугах, Мария рыжая в конюшне стояла, кусалась вовсю да местных кобылиц гоняла. А чалую кобылку для королевы седлали, когда та изволила в охоте участвовать или верхом кататься.
А спустя месяц-другой снарядил король посольство к королеве английской, потому как прослышал, что ейный парламент своей повелительнице достойного жениха ищет. Вот и поспешили наши король Франциск и королева Екатерина предложить ей руку одного из своих сыновей и объединение держав. Долго они спорили, кого из сыновей женить. Король настаивал на кандидатуре дофина, который бы смог объединить под своей рукой оба государства, а королева настаивала на том, чтобы предложить британцам своего любимого сына, герцога Анжуйского. Долго они пререкались, но в итоге уступил Франциск супруге, чтобы мир в семье сохранить. Снарядили посольство и отправили его на Туманный Альбион. Вы ведь знаете, мсье, что так называют остров, где Британия находится? Эта страна окутана вечными туманами, большую часть года там идут дожди, так что виноград не может прорасти, и англичане вынуждены пить эль. А дней, когда сквозь туман проглядывает солнце, так мало, что англичане некрасивы и унылы, их женщины бледны и сварливы, и даже розы, прекраснейшие из цветов, в той стране растут только белого цвета, потому что не видят ничего, кроме белой пелены тумана, устилающего страну. Вот в эти туманы и поплыло посольство, чтобы предложить тамошней королеве выйти замуж за нашего принца.
- Но если эта страна такая унылая, почему же королева настаивала, чтобы туда ехал жениться ее любимый сын? – не выдедержал Арман и тут же виновато прикусил костяшки, демонстрируя готовность приложить все усилия, чтобы больше не перебивать рассказчика.
- Так ведь женившись на королеве Елизавете, а именно так звалась английская правительница, принц обеспечивал себе корону и королевство, а Екатерине Медичи очень хотелось увидеть этого своего сына коронованным, – пояснил Дебурне, пряча в усах улыбку.
Остролист давно закончился, и служанка забрала корзину с венками, оставив вместо нее поднос с ужином. Мадам дю Плесси вместе со старшими сыновьями отправилась к вечерне, младшего же решено было оставить дома, ведь у него было такое слабое здоровье! Впрочем, мальчик и не вспоминал о том, что давно пора было либо отправляться в церковь с матерью и братьями, либо ложиться в постель. Он ловил каждое слово Дебурне, тихо ликуя оттого, что их никто не прерывает. На улице быстро темнело, и из-за окон доносилось поскуливание усиливающегося ветра. Дебурне вручил воспитаннику большой кусок сыра, краюху хлеба и несколько яблок. Разбавив вино для мальчика водой и убедившись, что он послушно жует свой ужин, слуга продолжил.
- Чтобы задобрить Елизавету и склонить ее сердце к принцу Генриху, Франциск с Екатериной приготовили для нее роскошные подарки: драгоценные камни, сияющие жемчуга, тончайшей работы украшения, ларцы и шкатулки, брабантские кружева и бургундские чулки – словом, все, что может понравиться женщине. А помимо прочего, зная нрав королевы Елизаветы, наш государь решился отправить ей и Монсеньора с несколькими лучшими жеребцами из табуна. На короля лошадиного Франциск собственноручно недоуздок набросил и послу старшему передал, а уж за ним и остальные отобранные кони да чалая кобылка потянулись, ровно жеребята за маткой. Не хотелось Монсеньору покидать Францию, но не посмел он ослушаться воли повелителя своего, к тому же надеялся он, что за морем отыщет двух подруг своих затерявшихся.
Рассказчик шумно вздохнул, отхлебнул из своей кружки, фыркнул и продолжил:
- Плыли они долго, ну или это коням так показалось, ведь в трюме было темно и тесно, помещение качалось, а воды едва хватало, чтобы утолить их жажду. Наконец корабли причалили, и коней свели по трапу не берег. Монсеньор заржал было, стремясь надышаться свежим воздухом, да и попятился к трапу. Он-то привык к тому, что небо над ним ярко-синее в Италии и пронзительно-голубое во Франции, а с неба ярко сияет солнце, и в воздухе пахнет хлебом и вином, цветами и свежим сеном. Здесь же все было совсем по-другому: воздух сырой и спертый, припахивающий морем и гнилью, запах хлеба мешался с пивным духом и тяжелым запахом шерсти: мокрой, красящейся, только что состриженной и бог знает какой еще. Потянули коня по причалу, его изрядно уменьшившийся табун следовал за ним, тихо и жалобно ржа. Тонкая, шелковистая и короткая шерсть не была предназначена для защиты от сырости и промозглости. На коней набросили попоны, но они тоже казались влажными и источали неприятный запах. Наконец добрались до королевского дворца. Послы отправились к королеве, а коней повели на конюшню, чтобы накормить и вычистить перед тем, как ее величество пожелает взглянуть и на этот дар своего родича.
Заводят Монсеньора на конюшню, и вдруг слышит он за стеной ржание знакомое. Поднял тут он голову, заржал в полный голос и слышит в ответ: Анна с Марией ржут, гремят цепями, а вырваться не могут. Вздыбился король лошадиный, узду разорвал, ровно ленточку девичью, даром что она из золота да лучшей кожи сделана была. Полыхнул взглядом, взбрыкнул – конюхи и разлетелись в разные стороны. Жеребцы за ним рванули, только их и видели. И даже чалая кобылка, даром что нравом тихая да ласковая, извернулась, кого-то лягнула, кого-то укусила, да и припустила за Монсеньором. В конюшне пыль стояла такая, точно и сюда проник туман английский – это кони стену проломили. Вбежали в соседнее помещение, а там Анна с Марией у кормушек стоят, цепями прикованные. Не смогли их тутошние конюхи объездить, вот и приковали, чтоб, значит, не сбежали. Ну да цепи те для копыт Монсеньора не такой уж преградой стали. Пока люди перепуганные отплевывались да откашливались, рванули кони на волю, а Мария с Анной так застоялись, что, почуяв свободу, ровно с цепи сорвались. Вылетели они на двор, Монсеньор с остальными конями за ними пронеслись по двору галопом, Мария задом жаровню сбила, да прямо на копну сена. Оно хоть и сыровато из-за тумана было, а все ж занялось от угольев. Как начало пламя стену конюшни лизать, кони бросились к воротам, да стража их запереть успела. Но разве удержат Монсеньора запертые ворота?
- А что с конюшней сталось? – Арман снова не выдержал и перебил рассказчика, опасливо косясь на темное окно, в котором ярким пятном, размытым запотевшим стеклом, блестела луна.
- Сгорела, - пожал Дебурне плечами. – Покуда конюхи выводили оставшихся лошадей, пока за водой побежали, пламя уж разгорелось да на прочие постройки перекинулось. А самое страшное, что Анна, убегая, хвостом неосторожно взмахнула – он у ней и загорелся. Перемахнули они через ворота, бросились бежать, да в лабиринте улиц в тумане заплутали, заметались, искры с конского хвоста срывались, поджигая то тюки торговцев, то прилавки деревянные, а то и стены домов, ежели попадались таковые на пути. Паника в Лондоне поднялась страшная – у большинства-то горожан дома деревянные, даже у богачей пристройки хозяйственные из дерева были, так что в единый час половина города в пламени была, да еще сами кони тьму людей потоптали, памятники пороняли, храмы англиканские. В один такой Анна влетела - она-то совсем от страха голову потеряла – влетела, значит, в храм, ржет так, что стекла из витражей дождем цветным на пол брызнули, несколько на кобылицу упали, шкуру ей поранили… Тут уж Анна вовсе в визг ударилась от боли и страха, мечется по центральному нефу, скамьи занялись. Она к кафедре бросилась, снесла ее грудью, книги священника во все стороны разлетелись да и заполыхали – благо старые, страницы сухие были. Металась так Анна, слышала голос Монсеньора, который звал ее, а как выскочить из храма, за дымом да с перепугу сообразить никак не могла. Наконец священник выбежал к ней с целой купелью святой воды да и окатил зад кобылий, Отче наш читая. Хорошо, кобылица как раз к выходу мордой стояла – взбрыкнула она, отшвырнув священника на обломки кафедры, да и вылетела на улицу, испражнившись на бегу прямо на ступени храма.
А кони уже отбежать успели, туман звуки рассеивает – насилу она их нашла, благо наткнулся табун на лавку винную, рядом с которой как раз бочки с бордо выгружали. Кони учуяли знакомый виноградный запах, бочки разбили и давай пить. Правда, не столько выпили, сколько разлили по улице. Хозяин лавки с мушкетом выскочил, да не заметил, что прямо на него Анна летела на зов своего повелителя. Закопченная, с опаленным куцым хвостом, в царапинах, она, точно исчадие ада, налетела на несчастного, раскроив ему голову копытом, и табун, победно заржав, ринулся прочь за Монсеньором, который учуял запах моря и уверенно побежал к нему. Остановившись на пристани, конь оглянулся на дым и зарево, поднимающиеся в небо, фыркнул и бросился в воду. Остальные последовали примеру своего вожака, и скоро весь табун, задирая головы и громко фыркая, плыл в сторону Франции.
- Да разве могут кони переплыть целый пролив? – Арман подавил зевок и придвинулся ближе к Дебурне. – Они же утонут!
- Ну что вы, мсье, это ж не простые кони! Они вон стены перемахивают да цельные народы в страхе держат! – Дебурне улыбнулся и погладил мальчика по голове. – Конечно, и Монсеньору, и его табуну пришлось несладко, ведь в море ни пить, ни есть им было нечего, и в Кале они вышли на берег совершенно обессилившими, да только к тому времени приметная внешность алого королевского коня всем была известна. Так что местные жители принесли животным и воды, и ячменя с овсом, и даже яблок не пожалели. Хотели коней в Париж доставить с почетом, но те, как передохнули немного да сил поднабрались, бросились в галоп и уж почти и не останавливались до самого Лувра. Только и отдыха им было, чтоб воды в ручье напиться или в поле попастись. А ежели везло, то и винограду поесть и дальше бежать. Ведь остальной-то табун при дворе короля Франциска остался!
Когда добежали кони до дворца королевского, их даже конюхи не признали, такими они были грязными и исхудавшими. Король, увидав их, удивился очень, ведь кони всех курьеров смогли опередить. Вычистили коней, напоили и давай откармливать. А спустя неделю прибыл гонец на загнанной кляче. От него-то король Франциск узнал, что королева английская в большом гневе на него пребывает – еще бы, ведь подарочек его величества огромнейший пожар в городе устроил! Да еще и чуть дворец Елизаветин не спалил, да храм осквернил, да людей поубивал и покалечил без счету. Король с королевой огорчились, конечно, а принц и рад, что не пришлось ему на некрасивой да немолодой англичанке жениться.
Так с тех пор и жил табун Монсеньора при королевском доме до самой смерти Франциска. А как погиб тот, кого они своим повелителем признали, заржал Монсеньор громогласно, и бросился табун бежать из Парижа. Говорят, с тех пор они горы Гаскони и Наварры облюбовали. Лакомятся там сладкими фруктами, пьют чистую горную воду, и не собираются бежать никуда. Разве только к Шампани или Анжу, чтобы угоститься сладким виноградом…
Дебурне умолк, видя, что воспитанник прислонился к его бедру и тихо дремлет. Слуга осторожно взял ребенка на руки, отнес на постель и, раздев, заботливо подоткнул одеяло.
- Дебурне, я тоже хочу стать таким, как Монсеньор, - пробормотал Арман сонно, извлекая из-под подушки деревянную фигурку коня. Пузатого и алого, как иной кардинал в Пасху.
- И будете, мсье, обязательно будете! – пообещал слуга, поправляя засыпающему мальчику подушку. – Когда вы вырастете, вас обязательно будут звать монсеньором, и вы достигнете тех вершин, каких не успел достичь ваш покойный батюшка. Уж мы с вами постараемся.
Но Арман ничего не ответил – он крепко спал, и во сне был прекрасным алым конем с лиловой гривой, который несется по Франции с громовым победным ржанием.