WTF Armand Richelieu and Co 2016
Ветер на Дюнкерк
Название: Ветер на Дюнкерк
Автор: *Wyrd*
Бета: Синяя_звезда, Рикардо Фонтана
Размер: миди, 7233 слов
Пейринги/Персонажи: кардинал Ришелье, Людовик Тринадцатый/Анна Австрийская, кардинал-инфант Фердинанд Австрийский, отец Жозеф, Джулио Мазарини, прочие исторические и не очень личности
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: АУ. Наследник французского престола родился в 1620-х годах, нападение голландцев на Дюнкерк в 1637-м году увенчалось успехом, и течение войны пошло по несколько другому руслу.
Предупреждения:
1) АУ с претензией на АИ. Политика.
2) Некоторый ООС французской королевской четы в связи с более счастливой семейной жизнью.
Примечание: Исполнение заявки - политический джен, интриги на межгосударственном уровне, война, власть, Анна, оценившая Ришелье по достоинству.
Для голосования: #. WTF Richelieu 2014 - работа "Ветер на Дюнкерк"
Dios nos dé cien años de guerra y ni un solo día de batalla.
Дай нам Бог сто лет войны и ни одного дня битвы.
(Ландскнехтская поговорка)
Дай нам Бог сто лет войны и ни одного дня битвы.
(Ландскнехтская поговорка)
Первого сына Анны Австрийской назвали Шарлем.
Несчастливое имя подсказал льстец Ришелье, в приступе велеречивости ляпнувший, что из новорожденного принца наверняка вырастет новый Карл Великий. Луису, разумеется, мысль понравилась, и он тут же заявил, что так сына и назовет — Шарлем. Робкие возражения самого же Ришелье, вспомнившего, как нехорошо закончил последний из носивших это имя французских королей, никакого впечатления на него не произвели.
- То был Шарль Валуа, - отмахнулся он. - А это Шарль Бурбон!
Анна тогда ничего не сказала, но про себя решила, что сына в любом случае будет называть Карлосом. Тем более, что он и впрямь уродился похожим на ее младшего брата, инфанта дона Карлоса — такой же светленький и голубоглазый.
Второй ее сын, темноволосый Анри, пошел в Луиса. Луис усмехался: его забавляло, что похожий на мать-испанку Карлос с виду больше француз, чем похожий на отца-француза Анри. А Анна — Анна просто радовалась тому, что ее долг перед супругом выполнен и она наконец стала во Франции своей.
Она удивилась, когда грянула война с Испанией. Политикой она тогда давно уже не интересовалась: политика, как быстро поняла Анна, это нечто посложнее пары долгих взглядов на заезжего английского красавца, что бы там ни щебетала милая Мари. Политика — это грязно, страшно, а главное — невыносимо скучно. Веселиться на балах и заниматься с детьми было куда приятней.
И вдруг — война.
Война ее второй родины — с первой.
Анна испугалась, почти до слез, и тут же почувствовала себя предательницей, сама, впрочем, не понимая толком, по отношению к кому — к Испании или к Франции.
- Мне очень жаль, мадам, - серьезно сказал ей Луис. - Этого требует честь Франции.
- Разумеется, сир, - присела в реверансе она, а потом, когда он уехал в Лувр, уединилась в сен-жерменской часовне и долго рыдала перед образом Святой Девы. Ей было очень страшно, и невыносимо стыдно за этот страх.
- Я напишу брату, - сказала она вечером донье Эстеванье. - Я не понимаю, зачем нам эта война. Пусть Фелипе остановит ее!
«Этого требует честь Испании, сестрица, - ответил ей испанский король два месяца спустя, в числе многословных заверений в братской любви. - Честь Испании и честь Габсбургов».
И Анна вновь плакала в часовне, а потом сидела и смотрела, как Шарль — все-таки Шарль, а не Карлос — играет с маленьким Анри в догонялки, и вспоминала.
Вспоминала детство. Кедры Эскориаля, карусель на площади в Мадриде, особый, ни с чем не сравнимый, свет испанского неба. Вспоминала сестер: улыбчивую Марию-Ану и болезненную малышку Маргериту. Вспоминала братьев: хмурого Фелипе, вальяжного Карлоса, шебутного Фернандо. Вспоминала отца, с годами все больше похожего на портрет деда, грустную мать, горделивого герцога де Лерма.
Вспоминала холодные, волчьи глаза нового камер-юнкера Фелипе, графа Оливареса.
Оливарес сменил теперь Лерму на посту валидо и служил Фелипе так, как Лерма служил отцу — или, быть может, это брат шел курсом Оливареса так же, как Луис шел курсом своего одержимого кардинала?
«Не важно, - думала Анна, приглаживая темные вихры подбежавшего к ней Анри. - Не важно, кто чьим курсом идет. Важно, что они делают».
Анна любила брата, но Франция принадлежала не Фелипе, а Шарлю Бурбону, белокурому мальчику, который махал рукой от розового куста и, азартно приплясывая, кричал:
- Я первый добегу до фонтана!
Анри сорвался с места, и мальчики устремились к воде под озабоченное оханье гувернеров. Анна покачала головой.
- Честь Габсбургов, - с горечью сказала она донье Эстеванье. - А разве Шарль — не Габсбург? Разве его честь не важна для Фелипе? Мы все Габсбурги. У нас у всех свои земли. У Фелипе Испания, у нас с Шарлем Франция, у Фернандо его Фландрия, у Карлоса… - она запнулось. Землей Карлоса можно было считать разве что гробницу в Эскориале — несчастный умер от лихорадки за три года до начала войны. Анна вздохнула. - Мы все Габсбурги, - повторила она, - так за чью же честь нам воевать? Честь Франции и Испании? Какая чушь! Честь Ришелье и Оливареса.
- Не надо так громко говорить об этом, ваше величество, - посетовала донья Эстеванья, тревожно косясь на мадам де Ланнуа.
И Анна замолчала.
Она молчала, когда ее рассудительный, печальный супруг говорил об испанской агрессии и недопустимости полумер; когда кардинал-инфант дон Фернандо — младшенький, любимец, крестник — подходил к ее столице во главе войска.
Она молчала, но слушала, как проклинают на улицах развязавшего войну безумного кардинала, и, затаив дыхание, следила, как успокаивают толпу: сначала Луис, а потом и сам виновник переполоха, седой и как будто в одночасье состарившийся хитрец Ришелье. Она видела, как превращается в армию толпа, ведомая общей ненавистью к испанцам.
Впрочем, нет, не ненавистью — это она поняла быстро. Страхом. Парижане защищали своих детей, а что может быть естественней, чем защищать своих детей? Только любить их.
В ночь после того, как Фернандо отступил из-под Парижа, Анне приснился белокурый мальчик. Он сидел, забравшись с ногами на стул, и чертил что-то кроваво-красными чернилами в разложенной по столу карте, непрестанно сажая кляксы. Анна подошла поближе, чтобы поправить его, а он поднял голову и улыбнулся ей, и глаза у него были ясные и родные.
Анна проснулась в холодном поту и долго лежала в темноте, пытаясь понять, кем же был мальчик: ее Шарлем, или Фернандо — таким, каким она запомнила его, покидая Испанию?
Потом она встала, приказала принести бумаги и письменный прибор, и села писать письмо — теперь уже не в Мадрид, а в Компьен, в ставку кардинала-инфанта. Под утро она сожгла его, сочтя наивным и бесполезным.
Не раз еще писалось и сжигалось это письмо в последующие месяцы. А два года спустя, когда пришли вести о падении Дюнкерка, Анна все же отправила его. Не в Компьен — в Брюссель.
***
Крылья ветряной мельницы были опалены и порваны, но холодный северо-западный ветер трепал лохмотья, и громоздкая крестовина ротора поворачивалась — тяжко, редко, с жалобным скрипом.
У порушенной ограды возле мертвой мельницы стояли трое.
Первый — невысокий, светловолосый, в темно-красном плаще — провел затянутой в перчатку рукой по замшелой доске, бывшей некогда частью калитки.
- Когда здесь в последний раз были люди? - спросил он, ни к кому в отдельности не обращаясь.
Его спутники переглянулись. На лице смуглого кабальеро в кирасе отразилась тень недоумения.
- Трудно сказать, ваше высочество, - сказал он. - Должно быть, давно.
- До Дюнкерка, - сказал его высочество.
- Должно быть, до Дюнкерка, ваше высочество.
Светловолосый кивнул и замолчал. Второй его спутник — кряжистый беспалый карлик — ничего не сказал, но на его заросшем черной бородой лице проступило любопытство с изрядной примесью злорадства.
Высокие, благородные идальго называли себя спасителями и защитниками Фландрии, думал дон Севастьян де Морра. Их мало беспокоило, сколько горя они принесут своим подопечным. Понадобилось два отступления и потеря ключевого порта, чтобы хотя бы некоторые из них задумались: а правда ли на их стороне Бог? Большинство, правда, продолжало говорить об очистительной войне.
Военный секретарь дон Хуан Антонио Винкарт был из вторых.
Кардинал-инфант дон Фернандо — из первых.
А дон Севастьян… дон Севастьян был карликом. Шутом при особе испанского наместника во Фландрии. Но «карлик» — не значит «слепой и глухой», а «шут» — не значит «дурак».
- Мятежники осадили Рурмонд, - сказал кардинал-инфант, по-прежнему куда-то в пространство. Казалось, он говорит не со своими спутниками, а с ветром — с тем самым ветром, который пригнал к Дюнкерку голландские корабли. - Принц Оранский угрожает Шенку. Шомберг и ла Мельере взяли в кольцо Аррас. Что будем делать, дон Хуан?
- Граф-герцог Оливарес требует решительного наступления, - дежурно сообщил дон Хуан.
Он был из тех идальго, что чураются грязных придворных интриг, предпочитая им простые и понятные вещи. Вроде приказов.
Тоскливый взгляд инфанта на несколько мгновений задержался на доне Хуане и вновь обратился к изуродованной мельнице.
- Какими силами? - осведомился он.
- У генерала Бенавенте пять тысяч инфантерии и две кавалерии, - с энтузиазмом принялся перечислять дон Хуан. - У де ла Куэва - полторы кавалерии и шесть инфантерии. Старые терции, закаленные в боях…
- …Потрепанные под Дюнкерком, - хмуро бросил инфант. - Не видавшие платы больше года. Сколько людей у принца Оранского, дон Хуан?
- По разным сведениям от двадцати пяти до двадцати восьми тысяч, ваше высочество, но…
- А у французов?
- От тридцати до тридцати двух, ваше высочество.
- А теперь еще раз: какими силами граф-герцог предлагает мне перейти в решительное наступление?
- Мы не имели численного преимущества и тогда, когда ваше высочество брали Венло и Рурмонд, - заметил дон Хуан. - Но принц Оранский отступил.
- Потому что тогда у нас был Дюнкерк, - рассеяно сказал кардинал-инфант. - Церковь в дюнах, дон Хуан. Церковь в чертовых дюнах.
Он снова замолчал. Жалобно скрипнул ротор.
- Нужно вернуть Дюнкерк, - предложил дон Хуан.
Дон Фернандо хмыкнул.
- Нужно не потерять Аррас.
- И это тоже, - согласился дон Хуан, но инфант вскинулся:
- Аррас на юге, Дюнкерк на севере! Вы предлагаете разделить наши силы? То-то посмеется штатгальтер, когда Дюнкерк осадит семитысячная армия! - он хлопнул рукой по изгороди и выдохнул, успокаиваясь. - У нас не хватит сейчас сил справиться с голландцами; значит, будем справляться с французами.
- Французов больше, - с сомнением заметил дон Хуан.
Инфант пожал плечами.
- У них и ставки выше. Принц Оранский может сидеть под Рурмондом хоть до зимы; Ришелье же не успокоится, пока не вернет Аррас, для него это дело чести. Отдавать Аррас невозможно. Подготовьте распоряжения.
Дон Хуан чуть слышно вздохнул.
- Позволите идти, ваше высочество?
- Идите.
Еще несколько минут после того, как дон Хуан отвязал коня и удалился в сторону лагеря, дон Фернандо и его шут молча рассматривали разрушенную мельницу. В конце концов инфант покосился на дона Севастьяна.
- Что скажешь, Морра?
- Года два, - сказал дон Севастьян.
Дон Фернандо вздрогнул.
- Что - года два?
- Года два назад здесь жили люди, - пояснил дон Севастьян. - Ваше светлейшее высочество хотели знать.
- С чего ты взял?
- Ваше светлейшее высочество изволили задать вопрос…
- Да ну тебя! - отмахнулся инфант. Он помолчал немного и сказал: - Я не могу отдать Аррас. Даже Анне. Не могу.
- Граф-герцог Оливарес, без сомнения, согласен с вашим светлейшим высочеством.
- Прекрати, - устало сказал инфант. - Ты не согласен, что Аррас необходимо удержать?
Дон Севастьян фыркнул.
- Что вы, ваше светлейшее высочество! Разве осмелюсь я о военной стратегии рассуждать? Я человек маленький, во всех смыслах слова…
- Морра!
- Я ничего не знаю об Аррасе, светлейшее высочество, - очень серьезно сказал дон Севастьян. - Я только знаю, что когда мы шли в Вильвоорде два года назад, эта мельница молола муку, а теперь здесь пусто. И еще я знаю, ваше светлейшее высочество, что ваша сестра королева Анна просила у вас мира.
- У меня нет права заключать мир, - глухо сказал инфант.
- В самом деле? - сказал дон Севастьян.
***
Отстраненность супруга Анна сначала списала на занятость.
Война шла плохо не только для ее братьев — французы теряли города и людей. Города сдавались испанцам, люди — голоду, болезням и дезертирству. Ришелье ходил серый, Луис сердился и все чаще заговаривал о том, чтобы ехать к границе лично. У Анны от таких разговоров неприятно замирало сердце. Луис никогда не отличался могучим здоровьем; военные лагеря ему на пользу пойти не могли. Она пыталась поговорить с ним, но он только отмахивался. Он вообще как будто не хотел говорить с ней — ни о войне, ни о чем другом.
Анна отступилась.
А потом, в октябре, Луис пришел к ней сам. Счастливый, как мальчишка, размахивая каким-то письмом.
- Это было ужасно глупо, мадам! - радостно возвестил он с порога.
- О чем вы говорите, сир? - с любопытством спросила Анна.
Король вспомнил о свите, махнул на фрейлин рукой:
- Дамы, оставьте нас! - и, едва щебечущий цветник скрылся за дверью, бросил письмо супруге на колени. - Я говорю о Валь-де-Грас, мадам.
Анна развернула бумагу и ахнула, узнав неровный почерк младшего брата.
- Откуда, сир?
- Ваш светлейший брат прислал ответ, - пояснил Луис. - Пишет, что мир заключить не может, ибо не имеет права.
- Вы читали мою переписку?! - вспыхнула Анна. - Луис, это низко!
- Низко! Боже мой, Анна, вы только представьте себя на моем месте! Приходит ко мне господин кардинал и сообщает, что моя обожаемая супруга тайком ото всех отправила письмо во Фландрию. Анна, дорогая, да я едва с ума не сошел! У нас война на руках, а вы рыдаете в часовне и шлете тайные письма неприятелю. Что я должен был подумать? Какого черта вы не послали письмо официально?
Анна выпрямилась.
- Если вы читали мое письмо, то могли бы и сами догадаться.
- Я не читал вашего письма. Вы были очень осторожны, перехватить его не удалось даже кардиналу, поэтому мы вынуждены были ждать ответа. Ваш брат, по-видимому, очень долго думал над ним. Вы предлагали ему мир?
- Я просила у него мира!
- Боже! Вы не представляете, как я страдал эти дни, гадая, не изменница ли вы…
- Луис!
- Простите, дорогая. Но, согласитесь, вы сами виноваты. Зачем было устраивать шпионские страсти?
- По-вашему, такому письму место в официальной переписке? Или вы полагаете, что о каждом полученном им письме не докладывают в Мадрид?
Король сел.
- Скажите честно, мадам, вы уже обсуждали это с кардиналом?
- Вот еще!
- Знаете, защищая вас, он приводил тот же довод.
- Потому что это очевидный довод!
- Но меня-то вы могли бы предупредить!
Анна вздохнула.
- Я не хотела разочаровывать вас, - она повертела письмо в руках. - Вы же видите, он все равно отказался. К чему питать лишние надежды? Я же не знала, что ваш кардинал шпионит за мной!
- Анна, вы несправедливы. Он не шпионит за вами, он печется о безопасности королевства. Согласитесь, вы вели себя подозрительно.
Анна фыркнула, но привычно промолчала. В том, что восстанавливать Луиса против его ненаглядного министра — дело безнадежное, она убедилась еще тогда, когда королева-мать, поставив сыну ультиматум «или я, или кардинал», оказалась вынуждена отправиться в добровольное изгнание. Повторять чужие ошибки Анна смысла не видела.
- А знаете, мадам, - сказал вдруг Луис, - я хочу, чтобы вы побеседовали с кардиналом.
Анна моргнула.
- С кардиналом, сир? О чем?
- О вашем брате.
Анна закусила губу.
***
- Что дало вам повод думать, что ваш брат пойдет на сепаратный мир, ваше величество? - мягко спросил кардинал Ришелье.
Из всех вопросов, которые он задавал, этот был самым неприятным, и Анна с трудом сдерживалась, чтобы не швырнуть в него чем-нибудь потяжелей. Нехорошо, раба Божья Анна, нехорошо — князь Церкви, седой старец… старый прохвост.
- Мой брат в своем письме прекрасно разбивает все мои аргументы, - сухо сказала она. - Ведь вы читали его?
- Читал, - неожиданно легко подтвердил Ришелье. - Но я не знаю вашего брата так, как его знаете вы, ваше величество.
- Как его знаю я? - Анна горько усмехнулась. - Когда я видела его в последний раз, ему было шесть лет, господин кардинал. А мне — четырнадцать.
Ришелье немедленно нацепил маску сочувствия.
- Да, правда… - и добавил задумчиво: - Его могли… воспитать.
- Что вы хотите этим сказать? - возмутилась Анна.
- Я хочу сказать, ваше величество, - с готовностью пояснил старый лис, - что ваш брат до сих пор окружен воспитателями. Я полагаю, ему нелегко будет пойти против их воли.
- Что за чушь, какие воспитатели? Он наместник короля во Фландрии!
- Именно, ваше величество. Он наместник короля во Фландрии. Вспомните, почему вы не решились писать ему в открытую.
- Потому что Оливарес бы… но послушайте, это же совершенно другое!
- Вы полагаете, ваше величество?
Несколько минут они молчали.
- Дон Фернандо — не король Испании, - мягко сказал Ришелье. - И даже не король Фландрии. Он привык слушаться старших.
- Короче говоря, заключать с ним мир вы не намерены, - холодно подытожила Анна. - Это ваше личное мнение, или король с вами согласен? Впрочем, что я спрашиваю…
Ришелье всплеснул руками.
- Ваше величество, уверяю вас! - на лице его появилась тонкая усмешка. - Я всего лишь хочу уберечь вас от разочарования — вы должны меня понять…
Анна вспыхнула.
- Знаете что, господин кардинал!…
- Молю вас, ваше величество, выслушайте меня до конца. Ваш брат не сможет просто так избавиться от своих опекунов, даже если захочет прислушаться к вам. Но вы верите, что он захочет?
- Да, - сказала Анна, потому что ей очень хотелось верить.
- Вы надеетесь больше на благоразумие кардинала-инфанта, чем на благоразумие короля Филиппа. Почему?
Анна сжала зубы. Проклятый кукловод не хотел мира с Фландрией. Хорошо. Она не одобряла, но могла понять. Что было непонятно — так это для чего мерзавцу понадобилось копаться в ее душе. Что, никак не успокоится после Валь-де-Грас? Все еще подозревает ее в измене?
- Потому что Фелипе далеко, - сказала она. - Откуда ему знать в его Мадриде, как захлебываются кровью Фландрия и Франция? Для него эта война — лишь скучные цифры. Но это наши земли. Мои и Фернандо. Наши земли и наши люди. Фернандо — знает. Вы же читали его письмо — он согласен со мной, просто… просто он очень любит Фелипе. Он не может решиться.
Ришелье кивнул.
- Тогда, вероятно, следует помочь ему.
От такой внезапной смены позиции Анна опешила.
- Каким образом? Я могу опять написать ему…
- Да, безусловно, напишите. Ваши письма бесценны, ваше величество, но, я полагаю, вашему брату понадобится также более ощутимая помощь.
- Какая?
- Ему нужен помощник. Ваш брат искушен в делах военных, но политик из него, к сожалению…
- Да уж, куда ему до вас с вашими интригами, - не удержалась Анна. - Только это смешно, господин кардинал. Француза сейчас не примут в Брюсселе, и, уж во всяком случае, не допустят до моего брата…
- Вероятно, вы правы, - с задумчивым видом покивал старый лис, но в глазах его плясали лукавые искорки. - А как вы полагаете, ваше величество, как в Брюсселе отнесутся к итальянцу?
***
Серьезного игрока дон Севастьян почуял сразу.
Замок Штен под Антверпеном — не лавка в Брюсселе, куда можно легко забрести якобы ненароком, но скромный каноник из сопровождения папского нунция по имени Джулио Мацарини каким-то образом исхитрился оказаться в мастерской дона Педро одновременно с кардиналом-инфантом совершенно случайно. Да-да, понимаете, заехал поискать презент для его святейшества, известного патрона искусств…
Умный ход, вынужден был признать дон Севастьян. Если где-то и можно было еще застать дона Фернандо в добром расположении духа, так это в мастерской Рубенса. Ну, в относительно добром. Еще совсем по-зимнему холодный ветер превратил в мучение верховую поездку из Антверпена, да и повод — болезнь Рубенса и задержка в исполнении заказа — улучшению настроения не способствовал. И тем не менее в окружении старых эскизов и еще пахнущих краской картин меланхолия дона Фернандо привычно уступила место истинно испанскому фатализму, а цветистое приветствие каноника, произнесенное к тому же на прекрасном кастильском, и вовсе пробудило некоторое подобие благодушия. Итальянцу не позволили скромно удалиться и втянули в разговор.
Отец Джулио, как оказалось, недавно приехал из Италии, где участвовал в мирных переговорах с французами по поводу Касале. Он прекрасно разбирался в вине и искусстве, и со всем причитающимся его сану пылом возмущался ужасам войны. Последнее обстоятельство дона Севастьяна одновременно обрадовало и встревожило — и, как оказалось, не зря.
- Я ехал через Францию, ваше светлейшее высочество, - промурлыкал отец Джулио, улучив минуту, когда старик-художник отвлекся на одного из своих подмастерьев, - и имел честь лицезреть вашу прекрасную сестру, королеву Анну. Она удостоила меня просьбы передать вам вот это письмо.
- Морра, - коротко сказал инфант.
Дон Севастьян ухватил запечатанный сургучом свиток и быстро спрятал его под своей накидкой. Итальянец начинал нравиться ему все больше.
- Как здоровье моей сестры? - осведомился дон Фернандо, отрешенно глядя на эскиз к «Падению Фаэтона».
- Ее величество здорова, ваше светлейшее высочество. Здорова, но несчастлива.
- Вот как?
- Ее печалит эта война, ваше высочество.
- Вот как.
Помолчали.
- Лошади хороши, - сказал вдруг инфант с мрачным весельем. - Очень хороши, особенно верхняя. Сеньор Рубенс! Вы написали эту картину?
Хозяин дома обернулся и прищурился, вглядываясь в старый холст. Мягко улыбнулся.
- Да, ваше высочество. Эту я писал еще в Италии…
Инфант повернулся к своему якобы случайному собеседнику:
- Вот, сеньор каноник. Сеньор Рубенс писал эту еще у вас на родине, до моего рождения, а как угадал с темой. Вам нравится?
- Видна рука великого мастера, ваше светлейшее высочество, - сказал Мацарини почти нараспев, отвешивая поклон художнику. - Но уж больно грустная история изображена на этом полотне.
Дон Севастьян восхитился точности, с которой итальянец уловил настроение инфанта. То ли повезло, то ли, что более вероятно, сказывался дипломатический опыт. И зачем же все-таки французская королева его прислала?
- Грустная история, - повторил инфант. - Отчего же, сеньор каноник, она не грустная. Она прекрасная. Прекрасная и жуткая в своей закономерности. Возгордившиеся да будут повергнуты… Сеньор Рубенс, продайте мне этот холст.
Старик растерянно улыбнулся.
- Но он не закончен, ваше высочество. Это только набросок, эскиз, я даже не стал полностью раскрашивать…
- И что с того? Здесь не Италия, здесь не положено ничего заканчивать. Здесь даже мятеж не заканчивается уже восьмое десятилетие. Сколько вы за него хотите?
Дон Севастьян встретился взглядом с отцом Джулио. Итальянец чуть заметно кивнул.
***
Свечи догорали. Отцу Жозефу очень хотелось встать, распахнуть окно и впустить аромат роз в душный, пропахший пылью и воском кабинет, но он не двигался с места. Лето выдалось холодным, и его высокопреосвященство мерз, да и самому отцу Жозефу предрассветная свежесть грозила лишней болью в старых костях.
- Эскиз к «Падению Фаэтона», - сказал кардинал Ришелье, в задумчивости сворачивая и разворачивая письмо. - Вам это о чем-нибудь говорит, отец мой?
Отец Жозеф пожал плечами.
- Либо его высочество более страстный поклонник таланта Рубенса, чем мы предполагали, либо у него было очень скверное настроение.
Его высокопреосвященство вздохнул.
- А что Месье? - спросил он.
Другому смена темы могла показаться внезапной, но отец Жозеф поймал ассоциацию патрона на лету. Месье — младший брат короля, герцог Орлеанский — по всем признакам, вновь заигрывал с происпански настроенной партией аристократов. Отец Жозеф знал, что ситуация кажется его патрону практически идентичной тому, что они сами пытались устроить в Брюсселе. И что именно поэтому брюссельский проект его высокопреосвященство не радует.
Патрон не любил таких политических зеркал. Отец Жозеф помнил, как остро он переживал смерть Валленштейна, усмотрев собственное отражение в чересчур успешном полководце, убитом по приказу собственного монарха. Помнил и его ужас после убийства Бэкингема.
Так и теперь: склоняя к, по сути, государственной измене испанского принца, его высокопреосвященство видел в ночных кошмарах измену принца французского.
- Пока ничего нового, монсеньор, - сказал отец Жозеф, помня, что отсутствие новостей есть добрая весть.
Его высокопреосвященство снова развернул письмо.
- Мне не нравится этот Росе, - сказал он.
- Он фламандец, - сказал отец Жозеф.
- Именно, - подтвердил его высокопреосвященство. - Он умный фламандец. На испанской службе.
Отец Жозеф поднял брови.
- Фландрия начинает уставать от испанской войны. Его, вероятно, можно переубедить, и наверняка можно перекупить.
- В том случае, если он служит за деньги, безусловно. Но… посмотрите на его послужной список, отец мой. Он везде. Так не служат за деньги.
- Тогда что ему нужно?
Его высокопреосвященство вновь свернул многострадальную бумагу.
- Я боюсь, что ему нужна Фландрия, Иезикили. Спокойная Фландрия под испанским протекторатом.
- Кажется, спокойствия под испанским протекторатом Фландрия еще не видела, - хмыкнул отец Жозеф. - Почему бы не попробовать французский?
- Потому что у нас общая граница, друг мой. Французский протекторат очень быстро превратится во французскую провинцию, и Росе это прекрасно понимает, - его высокопреосвященство отложил письмо. - Нет, Иезикили, Росе не поведет Фландрию под руку его величества. Росе станет добиваться отзыва кардинала-инфанта в Мадрид.
- В Мадриде слишком боятся инфантов, - неуверенно заметил отец Жозеф.
Его высокопреосвященство досадливо отмахнулся.
- Есть еще Сицилия, Африка, Новый Свет, в конце концов! Не сомневаюсь, сеньор Оливарес придумает способ себя обезопасить. Судьба кардинала-инфанта — не наша забота, Иезикили, как бы ни хотелось того ее величеству. Но наша забота — Фландрия. Никто, кроме принца крови, просто не сможет заключить мир, - его высокопреосвященство сцепил руки, помолчал. - Сказать по чести, я не уверен, что этот мир вообще возможен.
- Мир между добрыми католиками возможен всегда, - убежденно сказал отец Жозеф.
Кардинал бледно улыбнулся.
- Amen. Ее величество королева уже однажды удивила всех нас, да и на отца Джулио, сказать по чести, я возлагаю большие надежды, - он отвел взгляд. - И все же, Росе… Росе опасен.
Свечи гасли, одна за одной.
- Сейчас нет людей, - сказал отец Жозеф очень тихо. - Нужно хотя бы полгода.
Несколько мгновений патрон сидел неподвижно, словно осознавая смысл сказанного, потом вскинулся, как вспугнутый кот.
- Нет!
- Почему? - мягко спросил отец Жозеф.
- Иезикили, ты смеешься надо мной! Наша задача — создать условия, благоприятные для заключения перемирия, а не дать Брюсселю дополнительный повод для войны. Смерть Росе ничего не даст, только усугубит положение.
Последняя свеча тихо треснула и погасла, захлебнувшись лужицей воска. Кабинет погрузился в синюю утреннюю полумглу. Отец Жозеф улыбнулся.
- Монсеньор, хотите, я сам поеду в Брюссель и поговорю с его высочеством? Уверен, вдвоем с молодым Джулио мы убедим его в чем угодно.
- Нет, - не так резко, как в первый раз, но тоже весьма решительно. - Вы нужны мне здесь.
- Как прикажете. Так что делать с гером Росе?
Ришелье встал и неторопливо подошел к окну. Отдернул тяжелую штору, толкнул раму, и отец Жозеф откинулся в кресле, жадно вдыхая благоухание сада, мокрого после дождя.
Его высокопреосвященство облокотился о подоконник.
- С гером Росе мы поделать ничего не можем, Иезикили. Но, согласно последним донесениям, Сакс-Веймар взял Рейнфельден. Как вы полагаете, что он станет делать дальше?
- Искать зимние квартиры, - предположил отец Жозеф. - Август на исходе.
Его высокопреосвященство кивнул.
- Надо бы написать ему, - негромко сказал он. - Пусть поищет их в Брайзахе.
И улыбнулся. Улыбкой холодной, как клинок мизерикордии.
***
- Брайзах, - хрипло повторил инфант дон Фернандо, оседая в кресло. - Брайзах…
Дон Севастьян с укоризной посмотрел на мнущегося у двери военного секретаря. Дон Хуан не был, конечно, виноват ни в том, что дурные вести дошли до Брюсселя именно рождественским утром, ни в том, что дону Фернандо уже второй день нездоровилось — но в том, что дурные вести вообще имели место быть, была доля и его вины.
Дон Хуан переступил с ноги на ногу.
- Мне очень жаль, ваше высочество.
- Даже не сомневаюсь. Когда?
- Девять дней назад. Граф фон Мансфельд э-э… приказал арестовать графа фон Гетцена.
Инфант поднял голову.
- Гетцена? За что?…
- За измену.
- За какую еще, черт побери, измену?! - рявкнул инфант и немедленно зашелся кашлем.
- Граф фон Мансфельд посчитал, что граф фон Гетцен преднамеренно проиграл бой, находясь в сговоре с Бернардом Сакс-Веймаром, - поспешно зачастил дон Хуан, - и, таким образом, изменил…
- Уж кому, как не графу фон Мансфельду, говорить об измене, - язвительно прокомментировал дон Фернандо. - Он поменял стороны в этой войне столько раз, что знает о ней все!
Дон Хуан тяжело вздохнул.
- Ваше высочество…
- Что «ваше высочество»? Вы понимаете, что мы теперь полностью отрезаны от Испании?
- Ваше высочество, Брайзах можно вернуть.
- Да, конечно. И Дюнкерк тоже. И Аррас. И Бреду. У нас где-то появились лишние люди, о которых мне еще не доложили?
- Ваше высочество, ради Бога…
Дверь приоткрылась.
- Ваше высочество, к вам председатель тайного совета.
«Вот только его здесь и не хватало, - обреченно подумал дон Севастьян, глядя, как впиваются в подлокотник пальцы инфанта. - Может, сказать, что дон Фернандо нездоров?…»
- Пусть войдет, - бросил кардинал-инфант прежде, чем он решился открыть рот.
Дон Севастьян вздохнул.
Председатель тайного совета в Брюсселе Петрус Росе вошел в кабинет, чеканя шаг. Лицо его осунулось, а веки покраснели после бессонной ночи, но сжатые в упрямой складке губы недвусмысленно намекали на то, что соломинке Брайзаха не довелось сломить спину верблюда. Председатель был настроен на дальнейшее сопротивление.
Дон Фернандо недобро оскалился.
- Счастливого Рождества, дон Педро.
Председатель тайного совета отвесил по-испански церемонный поклон.
- Не стану скрывать, я счастлив видеть, что дурные вести не повергли ваше высочество в отчаяние.
- Отчаяние? Помилуйте. Дурной вестью больше, дурной вестью меньше. Я уже и считать их перестал. Но, я вижу, новости не смутили и вас. Что скажете о Брайзахе, дон Педро?
Петрус Росе прищурился.
- Потеря Брайзаха — серьезный удар по престижу Империи, ваше высочество. Мы обязаны оказать немедленную помощь союзникам и перейти в контрнаступление.
Дон Севастьян зажмурился. В комнате повисла тяжелая пауза.
- Росе, вы издеваетесь, что ли? - раздался сдавленный голос инфанта.
- Я… не совсем понимаю вас, ваше высочество.
- Мне иногда кажется, что вы вообще ни черта не понимаете, Росе.
- Ваше высочество!
Тихо прошелестела ткань, и дон Севастьян осторожно открыл глаза.
Белый от ярости председатель тайного совета стоял перед таким же белым наместником Испании, причем хрупкий инфант умудрялся каким-то непостижимым образом нависать над дородным фламандцем. Дон Хуан все еще стоял у двери, и на лице его читался священный ужас.
- В каком направлении вы предлагаете переходить в контрнаступление, дон Педро? - спросил кардинал-инфант.
Росе сморгнул, восстанавливая маску почтительности.
- Об этом вам лучше посоветоваться с вашими генералами, ваше высочество. Но я полагаю, что необходима громкая победа. Бреда, Дюнкерк…
Он умолк, потому что в кабинете раздался странный, неуместный звук — инфант смеялся. Росе оскорбленно выпрямился.
- Ваше высочество?
- Скажите, дон Педро, чего же вы все-таки хотите: громкой победы или долгой войны?
- Мятеж должен быть подавлен, ваше высочество, - холодно сказал фламандец. - Бунтовщики бросили вызов могуществу Испании, под угрозой честь испанской короны…
- Восемьдесят лет поражений, видимо, честь испанской короны укрепляют, - пробормотал инфант.
Росе вспыхнул.
- Я бы не советовал вашему высочеству прислушиваться к ядовитым речам этого итальянца. Он друг кардинала Ришелье и враг Испании.
- Враг Испании? Он способствовал восстановлению мира между моим братом и нашим шурином королем Людовиком. Не его вина, что мир продлился так недолго.
- Ваше высочество, граф-герцог Оливарес…
- Граф-герцог Оливарес, - раздельно сказал дон Фернандо, - может идти к черту.
У двери судорожно выдохнул дон Хуан, а на дона Севастьяна вдруг снизошло спокойствие. Все правильно. Этой фразой все начиналось когда-то, еще в Эскориале, и к этой фразе все шло последние десять лет. Лучше так, чем бесконечный кровавый спектакль.
- Высочество, - прошипел возмущенный Росе.
Инфант пожал плечами.
- Громкой победы не будет, дон Педро, - устало сказал он. - Страна разорена войной, от помощи мы теперь отрезаны. Если мы хотим избежать громкого поражения, нам нужен мир.
- Мир с мятежниками?! С еретиками?!
- С Францией. С моим шурином, его христианнейшим величеством королем Людовиком Тринадцатым.
- Франция в союзе с голландцами и шведами! Франция поддерживает еретиков в Империи!
- Кардинал Ришелье, - сказал дон Фернандо, голосом подчеркнув слово «кардинал», - вынужден платить протестантам, чтобы отбиться от нас. Вы не находите, что это абсурд?
- «Отбиться»? Он объявил вам войну!
- Я захватил Трир.
- Да, чтобы покарать изменника! Вашему высочеству прекрасно известно, что французы беспрестанно суют свой нос в чужие дела…
- А мы нет? - огрызнулся инфант.
Росе умолк, тяжело дыша.
- Мы не можем продолжать войну, дон Педро… гер Росе, - инфант перешел на фламандский. - Нам нужен мир.
На этот раз пауза тянулась долго — почти целую минуту.
- Я желаю вашему высочеству успехов и доброго здоровья, - сказал наконец Росе без выражения, но на безупречном испанском. - Позволено ли мне будет удалиться?
- Счастливого Рождества, - бесстрастно сказал инфант. По-фламандски.
Росе поклонился и вышел, кивнув на прощание остолбеневшему военному секретарю.
Дон Фернандо сел.
- Морра, - сказал он, - вина.
Пока дон Севастьян управлялся с тяжелым кувшином, дон Хуан отмер.
- Ваше высочество, - услышал дон Севастьян его растерянный голос, - вы и в самом деле хотите заключить мир?
- А вы не хотите? - отозвался инфант.
Дон Севастьян обернулся, двумя ладонями держа полный бокал. Дон Хуан нервно мял шляпу.
- Дон Педро… - неуверенно сказал он и умолк.
- Дон Педро — фламандец, - инфант принял у дона Севастьяна бокал, взглянул задумчиво сквозь золотистую жидкость. - Но иногда об этом забывает.
- Граф-герцог Оливарес… - попытался дон Хуан зайти с другой стороны.
- А граф-герцог — временщик, сидящий, при том, в Мадриде, а не в Брюсселе. Мы больше не можем воевать, а Мадрид больше не может нам помочь. Так какой смысл биться головой о скалу? Мы уходим в оборону, дон Хуан, - инфант сделал глоток и посмотрел на дона Севастьяна. - И вот что. Пригласите сюда сеньора Мацарини.
***
В луврском кабинете Ришелье пахло мелиссой.
Сам кардинал, склонившийся в почтительном поклоне, показался Анне каким-то непривычно уязвимым. В его движениях появилась доля неуверенности, черты как будто заострились еще сильней, а глаза… Анна вздрогнула.
Она почти не знала отца Жозефа — для нее он был одной из многочисленных мрачных фигур, вьющихся вокруг ее супруга — но Ришелье, похоже, принял смерть старика близко к сердцу. Из чего следовал довольно неожиданный вывод, что сердце у него все-таки было. Это сбивало.
- Мои соболезнования, господин кардинал, - сказала она.
Он моргнул, справляясь собой.
- Благодарю вас, ваше величество.
- Король сообщил мне, что есть новости из Брюсселя, - сказала Анна.
На самом деле, сияющий Луис вручил ей письмо Фернандо, поцеловал руку, и, пробормотав скороговоркой «дорогая, я должен немедленно написать ла Мельере, умоляю вас, порадуйте кардинала, он мне нужен», ускользнул в свои апартаменты. Оставив супругу в неожиданной роли доброй вестницы.
Ришелье вопросительно наморщил лоб. Анна протянула ему письмо и кивнула на стулья:
- Прошу вас, присядем.
Читал кардинал долго и вдумчиво, кажется, даже перечитывая некоторые места. Чем дальше он читал, тем бледнее становился. Дочитав, он прикрыл глаза рукой.
Никаких признаков радости или хотя бы облегчения Анна не заметила.
- Король уже пошел писать ла Мельере, - сказала она, пожалуй, резче, чем следовало. - Перемирие, ваше высокопреосвященство. То самое, которого вы так хотели.
Или все-таки не хотел?
Ришелье убрал руку и потерянно посмотрел на королеву.
- Перемирие, - повторил он, точно пробуя слово на вкус. Выпрямился, заговорил чуть тверже: - Перемирие — это прекрасно, ваше величество. Но перемирия мало, нужен мир.
Анна нахмурилась.
- Я полагаю, у нас нет оснований сомневаться в намерении моего брата заключить мир, господин кардинал.
Ее неудовольствие не произвело на Ришелье никакого видимого впечатления.
- В намерении, конечно, нет, - согласился он. - Я боялся, что вашего брата отзовут в Мадрид раньше, чем он решится заключить договор, но теперь… ваше величество, его же попросту убьют.
У Анны упало сердце.
- Что?…
- Я как-то не ожидал, что, приняв решение, он немедленно сообщит об этом Росе. Он же не может быть готов. Сообщений о перестановках в высшем командовании не поступало. Это значит, что и Бенавенте, и де ла Куэва… Не представляю, о чем думал Мазарини…
- Господин кардинал, извольте выражаться ясней! Моему брату что-то угрожает?
Кардинал болезненно скривился и потер висок.
- Ваше величество, костяк фламандской администрации и военного командования сейчас составляют не фламандцы, а испанцы. Вы полагаете, им понравится идея идти против своего короля?
- Но они не идут против своего короля, - непослушными губами сказала Анна. - Они только приостановили войну…
- Ваше величество, вы же понимаете, что, заключив мир с Фландрией на севере, мы получим свободу маневра на границе с Испанией.
- Но Фернандо все равно ничего не может сделать!
- Ну, почему же «ничего»? Он может отвлечь на себя часть наших сил.
- И утопить свою страну в крови.
Взгляд Ришелье, неожиданно острый и как будто чуть удивленный, застал ее врасплох.
- А вы повзрослели, ваше величество, - тихо сказал он. И, пока Анна решала, оскорбиться ей или счесть себя польщенной, продолжил: - Но вы опять забываете, что Фландрия — не его страна. Он только губернатор, наместник Испании. Которого можно обвинить в измене королю.
- Принца крови не обвинят в измене, - неуверенно сказала Анна, вспомнив вечно безнаказанного принца Гастона. На ее памяти, даже кардинал, имевший обыкновение вцепляться в своих врагов мертвой хваткой, Гастона не трогал. Потому что брат короля не может быть изменником. Даже если он поднял мятеж. Уж если у старого лиса зубов не хватает дотянуться до Гастона, то и Оливарес не посмеет открыто обвинять Фернандо. Немыслимо.
- Вы правы, - сказал Ришелье. - Полагаю, что в измене гер Росе вашего брата обвинять не станет. Во всяком случае, он очень постарается этого избежать.
Он умолк и снова потер висок.
Анна прикрыла рот рукой.
***
Худшее отец Джулио предположил сразу, как только ему сообщили о болезни наместника.
И ничуть не удивился. В сущности, чего-то подобного он ждал от Росе давно, с самого рождественского демарша их общего подопечного; было даже немного странно, что председатель тайного совета дотянул до марта. Видно, надеялся, что кардинал-инфант одумается. А может, не решался взять грех на душу. Было бы, на что брать…
Впрочем, после разговора с врачом кардинала-инфанта, отец Джулио в своем диагнозе несколько усомнился. Доктор Барба был неаполитанцем, а значит, знал о ядах все, что только может знать о ядах добрый христианин; но в болезни своего высокопоставленного пациента он ничего подозрительного не увидел. Лихорадками и сердечными болями, по его заверениям, дон Фернандо страдал с ранней юности. Сам дон Фернандо, вставший на ноги буквально на следующий день, это подтвердил.
- Глупости, сеньор каноник, - сказал он, откидываясь в кресле. - Обычное недомогание. Вы недооцениваете честность моих вояк — или, во всяком случае, переоцениваете их смелость.
И закашлялся.
- Очень хочу надеяться на это, ваше высочество, - покладисто согласился отец Джулио.
Кашель собеседника — сухой, опасный — ему не понравился. Доктор Барба мог знать о ядах все или почти все, но вопрос его лояльности для отца Джулио оставался открытым.
- Моя сестра королева Анна прислала письмо, - сказал дон Фернандо, прокашлявшись.
Отец Джулио улыбнулся, выжидающе-вежливо.
- Сватает мне дочь принца Гастона, герцогиню де Монпасье.
Отец Джулио удивился. Предложение, с одной стороны, было не лишено выгоды: женившись на французской принцессе, кардинал-инфант укрепил бы зарождающийся мир до союза. Но, с другой стороны, подобная женитьба привела бы к окончательному отчуждению Мадрида. Не Бог весть какая беда на фоне сепаратного мира, но все же. И, к тому же, мадемуазель де Монпасье была еще ребенком; вздумай кардинал-инфант на ней жениться, ему пришлось бы подождать еще хотя бы года три.
Трех лет у него могло и не быть.
- Ваша сестра, по-видимому, очень хочет видеть вас на стороне Франции, ваше высочество. Ее можно понять.
Кардинал-инфант пожал плечами.
- Вероятно, - он снова кашлянул. - Морра, налей нам вина. И себе заодно. Вы какое предпочитаете, сеньор каноник, рейнское или мозельское?
- Мозельское, благодарю вас.
- А мне рейнского, Морра, - дон Фернандо невесело усмехнулся. - Раритет, сеньор каноник. Теперь в тех краях вина не делают.
- Это временно, ваше высочество, - заверил отец Джулио.
Беспалый карлик с удивительной ловкостью разлил вино, себе налив из того же кувшина, что и господину. Отец Джулио принял свой бокал из уродливых беспалых ладоней и вздрогнул, встретившись взглядом с насмешливыми черными глазами. Карлик чуть улыбался.
- Благодарю вас, - сказал ему отец Джулио.
Карлик улыбнулся шире, сверкнув белыми зубами под темной бородой. Он собирался, кажется, что-то сказать, но в этот момент в кабинете плеснуло стеклянным звоном — кардинал-инфант выронил бокал. Скрюченные судорогой пальцы вцепились в камзол с левой стороны груди. Отец Джулио вскочил.
- Ваше высочество!
- Пустое, - внятно сказал дон Фернандо. - Сейчас… пройдет. Сядьте, сеньор. Морра, дай мне… этой дряни, которую Барба оставил… от сердца.
- Ваше высочество, вы пили вино? - не своим голосом спросил отец Джулио, пока карлик бегал за горько пахнущим травяным отваром.
Синеватые губы кардинала-инфанта растянулись в усмешке.
- Ни глотка. Бросьте, ничего… ничего со мной не будет. Что вы думаете о герцогине де Монпасье?
А что думать о герцогине де Монпасье, когда неизвестно, успеет ли ее жених заключить мир?
- Ваше светлейшее высочество, мне думается, что разговоры о герцогине де Монпасье могут быть немного преждевременны. Подобная свадьба, без сомнения, расположит к вам короля Людовика, но она так же оттолкнет от вас многих испанцев… Ваше высочество, может быть, все же позвать доктора Барбу?
- Вот еще, - дон Фернандо сел прямее и понюхал врученный ему Моррой кубок. - Лучше выпейте со мной. За здоровье моей сестры королевы Анны… и моего брата короля Фелипе.
- И за ваше, ваше светлейшее высочество.
Северные вина всегда казались отцу Джулио слишком кислыми, но карлик, залпом опорожнив свой бокал, причмокнул с явным удовольствием.
- Ты пьешь, как солдат, Морра, - улыбнулся кардинал-инфант, через силу, но беззлобно.
- А я и есть солдат, - неожиданно низким голосом сказал уродец. Отставив бокал, он устроился на подушке у ног инфанта. - Сторожу покой вашего светлейшего высочества.
- Запьянеешь.
- Хорошему солдату и положено быть пьяным!
Дон Фернандо усмехнулся и отхлебнул еще своего отвара.
- Значит, сеньор каноник, вы полагаете, что во Фландрии герцогиня мне не поможет?
Приступ, кажется, проходил. Во всяком случае, дыхание выровнялось и цвет лица больше не напоминал о покойниках.
- Не сейчас, ваше высочество. Вам предстоит сначала завоевать лояльность ваших офицеров. Старые терции помнят Нердлинген, помнят Венло и Рурмонд. Они пойдут за вами — если вы поведете их лично. Но в ваше отсутствие, если командование откажет вам в подчинении… они не будут знать, чему верить.
- Есть опасность, что откажет?
- Они ждут решения гера Росе.
- Но гер Росе мне подчинился.
- До поры, ваше высочество. Война отрезала нас от Испании, сейчас даже письмо передать непросто. Я боюсь, что гер Росе ждет только инструкций, чтобы принять решительные меры. Когда он получит высочайшую поддержку…
Глаза дона Фернандо сверкнули.
- Мой брат никогда не согласится на мою смерть, сеньор каноник!
- О, конечно же, нет!
Его согласия не станут и спрашивать. Зачем лишний раз портить настроение его католическому величеству, если и так все ясно?
- Конечно же, нет. Но, мне кажется, Росе очень хотел бы взять пример с графа фон Мансфельда и обвинить вас в измене.
- Сеньор каноник, вы смеете сравнивать меня с Гетценом?!
- Упаси Господь, ваше высочество! Разве можно сравнивать принца крови и бранденбургского наемника?
Дон Фернандо открыл рот и снова закрыл его. Понял.
Раздраженно отвернулся, побарабанил пальцами по серебряному кубку.
- Морра, - сказал он. - Распорядись, чтобы убрали осколки.
Карлик не отозвался — он дремал, привалившись к ножке кресла. Кардинал-инфант удивленно вскинул светлую бровь.
- Морра! Неужто и впрямь запьянел?
Отец Джулио встал и, наклонившись, осторожно потряс спящего за плечо. Маленькое, почти детское тело бессильно завалилось набок.
***
- И что же случилось дальше, сеньор каноник? - спросила Анна Австрийская, до боли сжав руки.
Итальянец вздохнул.
- Ваш брат пришел в страшную ярость, ваше величество. Он стал требовать, чтобы отравителя немедленно отыскали, поднялся ужасный шум. Новость о покушении очень быстро просочилась за стены Куденберга и разлетелась по городу. Жители Брюсселя… они очень надеялись на мир, и им совсем не понравилось, что наместника пытались убить. А уж когда дело дошло до казарм… К вечеру перед дворцом собралась толпа из черни и солдат; требовали расправы.
- Над кем? - тихо спросил Ришелье.
Он был очень бледен, и Анне невольно вспомнилось начало войны и злые, перепуганные горожане на улицах Парижа, проклинающие кардинала.
- Над отравителем, ваше высокопреосвященство, - сказал каноник. - Тут гер Росе и совершил ошибку. Он попытался обвинить в отравлении меня.
- Вас? - повторила Анна.
Ну, разумеется, ведь итальянец присутствовал при смерти несчастного карлика. Любопытно было бы узнать, насколько Росе ошибся в своих обвинениях.
- Да, - кивнул каноник. - Как я уже имел честь сообщить вашему величеству, геру Росе не нравилось то небольшое влияние, которое я имел на вашего брата, и он понадеялся таким образом убить двух зайцев — избавиться от меня и прикрыть истинного злодея. Именно в этом и заключалась его ошибка. Я никак не мог быть причастен к отравлению, и ваш брат знал это. Увидев, что гер Росе винит невиновного, он предположил, что гер Росе и есть отравитель. Я не знаю — и, боюсь, уже не узнаю — прав ли он был, но мы стояли на крыльце, и его слова были услышаны.
- И что же?
Каноник отвел взгляд, побледнев не хуже кардинала.
- Люди стали кричать, что он убийца и изменник и его нужно казнить. У его высочества опять сделался приступ, кто-то крикнул, что он умирает, и… гера Росе убили, ваше величество. Это было… одно из самых жутких зрелищ, которые мне довелось видеть в своей жизни.
Ришелье молча перекрестился.
- А мой брат? - спросила Анна.
- Когда ваш брат оправился, все было уже кончено. Он созвал совет, обвинил гера Росе в измене, и объявил помилование тем, кто… участвовал.
- И что же совет? - спросил кардинал.
- У совета, в сущности, не было выбора, ваше высокопреосвященство. Попытайся они пойти против его высочества, в городе бы начался бунт. И потом, кардинал-инфант — победитель при Нердлингене. А гер Росе — луванский юрист, втершийся в доверие к графу-герцогу Оливаресу. Военный секретарь дон Хуан всегда был склонен следовать приказам, он встал на сторону его высочества мгновенно, его поддержали Кантельмо и Велада, а дальше это был вопрос времени. В тайном совете остались сейчас одни военные, а дворянство шпаги не любит дворянство мантии.
Анне показалось, что в улыбке, промелькнувшей на красивом лице рассказчика, имелась изрядная доля самоиронии.
- Мир будет, - сказала она, все еще не смея верить.
Итальянец поклонился.
- Мир будет, ваше величество.
Она вновь посмотрела на кардинала. Ришелье сидел очень прямо, сложив руки на коленях и глядя куда-то сквозь стену. Рад? Не рад? По нему не поймешь, если только он не захочет нарочно показать чувства, а сейчас ему, похоже, было не до спектаклей. Он что-то обдумывал.
- Отец Джулио, - сказал он медленно, - разговоров об измене не было вовсе?
Итальянец поморщился.
- Были, ваше высокопреосвященство. Де ла Куэва. Молинас. Но они остались в меньшинстве; Фландрия устала от войны.
- Не она одна, - сказала Анна с облегчением.
И ободряюще улыбнулась кардиналу.
***
Час спустя, Арман-Жан дю Плесси, кардинал-герцог де Ришелье, стоял перед фонтаном в саду Тюильри. В воде плясали шальные блики полуденного солнца, теплый южный ветер трепал флаги на крыше Лувра, одуряюще пахли высаженные по воле ее величества розы.
Вокруг цвел май. Май, которого не увидел отец Жозеф.
Его высокопреосвященство присел на край фонтана и опустил руку в воду, не обращая внимания на встревоженно следящего за ним Шарпантье. Вода была теплой.
Они все изменили, с отвращением подумал его высокопреосвященство.
Изменила Франции королева, затеяв тайную переписку с врагом.
Изменил Испании кардинал-инфант, согласившись на мир с французами.
Изменил Ватикану Джулио Мазарини, сорвавшись в Брюссель, использовав прикрытие своего сана в интересах французской короны.
Изменил себе всегда дотошный и внимательный Людовик, отстранившись от брюссельского проекта и заставив супругу и министра работать в одной упряжке.
Изменил, наконец, своей политике он сам, пойдя на мир с кардиналом-инфантом. Разумный, необходимый мир, внесший раздор в семью Габсбургов и ослабивший их владычество в Европе, но — мир с Габсбургом.
…Не изменил — несчастный Севастьян де Морра. И не изменил своему королю гер Петрус Росе. Первый умер от яда, предназначенного другому, второго разорвала на части обезумевшая толпа.
Жестокий, безумный мир, в котором верность карается смертью, а предательство ведет к успеху.
Впрочем, решил его высокопреосвященство, стряхивая с пальцев брызги, глупо торговаться, уже заплатив. Тем более, не так уж и высока в этот раз оказалась цена. Иезикили умер, не запятнав свою душу убийством — противники, благодарение Богу, справились и без них. А измена… Что ж.
Этот мир стоил измены.
© WTF Richelieu 2014