WTF Armand Richelieu and Co 2016
Миди
Название: Опасные связи шевалье д'Эрбле
Автор: [L]WTF Richelieu 2015[/L]
Бета: [L]WTF Richelieu 2015[/L]
Размер: миди (10213 слов)
Пейринг/Персонажи:Арамис, Рошфор, Арамис/Шеврез, Рошфор/Шеврез
Категория: гет
Жанр: драма, юмор, приключения
Рейтинг: PG-13
Примечание: таймлайн событий немного сдвинут; возраст Рошфора, определяемый по мемуарам авторства Гасьена де Куртиля, увеличен ради соблюдения требований законодательства.
Краткое содержание: Рене д'Эрбле, помогая молодому дворянину в фехтовальном зале, даже не догадывался, что оказывает услугу агенту кардинала Ришелье...
Размещение: только после деанона, запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. WTF Richelieu 2015 - работа "Опасные связи шевалье д'Эрбле"
Часть 1. Шарль.
– Урок окончен! – провозгласил мэтр де ля Туш, кланяясь своему ученику.
Молодой граф Рошфор бросил рапиру подошедшему слуге. Разгоряченный и злой, он сдул прядь волос, упавшую на лицо, ответил на поклон и скривился от боли в ноге, которую подвернул, стараясь уйти от выпада наставника.
– Господин граф, у вас вывих? – обеспокоился мэтр де ля Туш. – Пригласить врача?
Молодой человек прислушался к собственным ощущениям и покачал головой.
– Нет, думаю, все не столь серьезно. Если вы позволите мне немного посидеть здесь... – он нерешительно взглянул на учителя. Обычно во время частных уроков в фехтовальном зале, кроме преподавателя и ученика, находился только слуга. Посторонним позволялось присутствовать только на групповых занятиях – для них это было своего рода развлечением.
Де ля Туш понимающе кивнул и обратился к следующему ученику, который в этот момент вошел в фехтовальный зал:
– Господин д'Эрбле, вы не будете против, если господин де Рошфор будет присутствовать в зале во время нашего с вами занятия? Он повредил ногу и нуждается в отдыхе перед возвращением домой.
Худощавый молодой человек в жемчужно-сером костюме, которого мэтр назвал д'Эрбле, бросил на Рошфора быстрый взгляд и улыбнулся.
– Почту за честь, господин граф, – ответил он мелодичным голосом; в его произношении угадывался гасконский акцент.
Д'Эрбле снял камзол, оставшись в безупречно белой рубахе, выбрал рапиру, изящно поклонился учителю и принял классическую итальянскую стойку; урок начался. Рошфор присел у стены на деревянный стул, принесенный слугами, и принялся наблюдать за фехтующими.
Уже через несколько минут граф с горечью констатировал, что показавшийся ему поначалу изнеженным щеголем д'Эрбле значительно превосходил его в искусстве фехтования. Поначалу он ловко ускользал от атак де ля Туша. Казалось, это не стоило ему никаких усилий: только что он стоял прямо перед нападающим, но в следующее мгновение уже переместился в сторону, заставляя противника поворачиваться вслед за ним. Когда же мэтру Тушу удалось проломить линию обороны ученика серией коротких ударов, и клинок его рапиры скользнул по рукаву рубахи молодого человека, тот внезапно ответил такой яростной атакой, что Туш сделал шаг назад. С этого момента д'Эрбле не переставал атаковать, постоянно меняя линии атаки, и при этом только скорость, с которой он наносил удары, спасала его от выпада соперника. Рошфор, забыв о больной ноге, изумленно наблюдал за поединком – де ля Туш, с его четкой защитой и рипостами, казалось, не мог ничего противопоставить на первый взгляд хаотичной тактике молодого человека. Сам же почтенный мэтр с каждым удачным выпадом д'Эрбле, казалось, расцветал – так достойный учитель радовался тому, что сумел обучить равного себе бойца.
– Довольно! – воскликнул он, когда соперник, в очередной раз сменив оппозицию, сделал удлиненный выпад и уколол его в бедро. – Дорогой мой друг, я не понимаю, почему вы продолжаете ко мне ходить. Вы уже можете обучать других, хотя я затрудняюсь дать какое-либо определение вашему стилю... Но он эффективен, и это главное.
Д'Эрбле, снова улыбнувшись, поклонился учителю.
– Я всего лишь хочу быть уверенным в себе, мэтр де ля Туш, – произнес он, переводя дух, и вытер рукавом лоб, на котором выступили крупные капли пота.
– О, как я желал бы, чтобы если не ваш талант, то ваша добросовестность передалась хотя бы трети моих учеников! – пылко воскликнул мэтр, а у Рошфора вконец испортилось настроение. Сам он, хотя и занимался с учителем уже больше года, до сих пор не мог вот так ловко гонять его по залу, как это только что сделал гасконец. Впрочем, его немного утешало то, что, скорее всего, д'Эрбле обучали фехтованию с раннего возраста, тогда как у Рошфора, по вполне определенным и не зависящим от него причинам, подобной практики не было. Граф был метким стрелком, был обучен такому неблагородному виду боя, как кулачный, а шпаге предпочитал наваху и плащ.
– То есть вы больше не желаете меня видеть в стенах вашего почтенного заведения, – рассмеялся д'Эрбле, – ну что ж...
– Помилуй бог, разве можно так говорить, шевалье?! – воскликнул добрый де ля Туш. – Я всего лишь хочу, чтобы вы больше доверяли своему учителю... Я в ваших силах совершенно уверен и не сомневаюсь, что вас ждет слава лучшего фехтовальщика Парижа, если вы будете регулярно посвящать время этому благородному искусству.
– Как знать, господин де ля Туш, как знать... Но закончим наши расчеты. Итак, я должен вам... – произнес д'Эрбле.
– Ровно шесть ливров за три урока, сударь!
Д'Эрбле заглянул в свой кошелек, улыбнулся и передал его учителю.
– Как удачно, у меня тут ровно шесть ливров... Благодарю вас, господин учитель! – он поклонился мэтру Тушу, который с улыбкой взмахнул рапирой так, как если бы благословлял ученика, и, утершись мокрым полотенцем, повернулся к Рошфору.
– Господин граф, – произнес южанин, – ваша нога все еще болит? Возможно, я могу чем-то помочь вам?
Не ожидавший такой любезности Рошфор изумленно взглянул на молодого человека. Тот уловил его удивление и пояснил:
– Насколько я понимаю, вы пришли пешком, поскольку лошади в конюшне я не увидел. Если пожелаете, я могу уступить вам своего Самсона. А вы затем пришлете его мне на постоялый двор "Каплун" около моста Ля-Турнель.
– Благодарю вас, сударь, – Рошфор поднялся со стула. Нога была словно налита свинцом, – похоже, на лошадь я сесть не смогу, и напрасно я отказался от помощи врача... Но сейчас уже поздно сожалеть.
– Я предоставлю в ваше распоряжение портшез, господин граф! – воскликнул услышавший их беседу мэтр де ля Туш. – Как жаль, что вы не пожелали воспользоваться услугами врача! Надеюсь, это не перелом... Эй, Жан, Винсент, подайте портшез к крыльцу! – он поспешно покинул зал, на ходу отдавая распоряжения.
– Я мог бы определить, какого рода ваша травма, – сказал д'Эрбле, – но для этого нам придется снять сапог, а значит, потревожить больную ногу. Пусть уж вами займутся основательно дома, – прибавил он, подхватывая Рошфора под локоть и помогая ему покинуть фехтовальный зал. – Осторожней, ступеньки...
Граф, который до сих пор смущался при проявлениях заботы по отношению к его особе, неловко оперся на руку южанина и проговорил:
– Я от души благодарен за ваше участие, господин д'Эрбле. И позвольте выразить восхищение – вы действительно достойны называться мастером фехтования. Позвольте спросить – с какого возраста вы начали обучение?
– Ваша оценка мне льстит, – ответил шевалье с оттенком лукавства. – Сейчас мне двадцать один лет, а заниматься я начал спустя месяц после двадцатилетия... Словом, почти год.
– Не может быть! – поразился Рошфор и не удержался от сетования: – Я занимаюсь дольше вас, но шпага, похоже, не мое оружие...
– Уверен, у вас есть другие таланты, – легко откликнулся тот. – Милость Господа нашего столь велика, что каждого из нас он наделяет только такими дарами, которые сослужат впоследствии добрую службу... Но вот и портшез! Будьте столь любезны, сообщите мне завтра о вашем состоянии. Я могу порекомендовать хорошего лекаря из монастыря траппистов – он просто-таки творит чудеса. Если у вас серьезная травма, его помощь не будет лишней. Постоялый двор "Каплун"...
– Около моста Ля-Турнель, я помню, – кивнул граф, забираясь в портшез. – Счастлив был познакомиться, господин д'Эрбле!
Южанин снова просиял в улыбке и помахал вслед портшезу шляпой. Затем он направился в конюшню, где мирно жевал овес гнедой жеребец испанской породы.
– Ну что, Самсон, – ласково обратился он к жеребцу, – придется нам с тобой проститься... Удивительно, как быстро уплывают деньги! Еще год назад я получил наследство, а теперь, похоже, вынужден добывать средства на пропитание... Впрочем, нельзя сказать, чтобы деньги тетушки были употреблены не на пользу, – его улыбка стала жесткой. – Через несколько дней я смогу осуществить свою месть, а потом... А потом посмотрим.
***
Травма, как и следовало ожидать, оказалась неопасной, и Рошфор наутро отправил сообщение об этом новому знакомому; тот ответил ничего не значащим любезным письмом, которое молодой граф, тем не менее, спрятал в шкатулку. Ему не так часто писали, вернее – редко писали не с просьбой устроить очередного родственника на хорошее место или помочь с запутанной тяжбой. И суть не в том, что сам по себе граф в молодом возрасте (ему исполнилось восемнадцать лет) был столь значительной персоной, – просто, по стечению обстоятельств, он пятнадцатилетним попал к грозному и могущественному кардиналу-министру де Ришелье и со временем стал одним из его приближенных. Естественно, мгновенно прознавшая об этом родня беззастенчиво осаждала его просьбами, пытаясь отхапать кусок пожирнее. Однако молодой граф уже знал, что кардинальские милости не бесконечны, а кошелек его не бездонен, и научился отказывать, делая исключение только для своих сводных братьев и сестер, устройством которых он занимался с рвением, которое сделало бы честь любому заботливому отцу.
На третий день юноше позволили вставать, и он решился навестить д'Эрбле, чтобы поблагодарить за сочувствие. Нога почти не болела; он решился сесть на лошадь и всю дорогу до постоялого двора проделал верхом. "Каплун" оказался довольно-таки приличным местом, которое более всего украшала румяная бойкая хозяйка лет тридцати. Она сообщила графу, что его знакомый квартирует во втором этаже, и даже сама взяла на себя труд провести гостя к постояльцу.
Д'Эрбле занимал небольшую угловую комнату, окнами во двор, что было очень удобно – это избавляло от постоянного грохота повозок и карет. У окна стоял заваленный бумагами и книгами стол, за которым сидел и что-то писал его недавний знакомец. От скрипа двери он быстро обернулся и сощурился, рассматривая вошедшего.
– Господин д'Эрбле, к вам граф Рошфор! – торжественно заявила хозяйка, явно довольная своей ролью в этой мизансцене, и тем, что "хороший" постоялец привлек в ее заведение аж целого графа.
– Добрый день, шевалье, – немного смущенно проговорил Рошфор, – я решил лично поблагодарить вас за участие...
– Здравствуйте, граф, – южанин поднялся из-за стола, – я рад, что вы в добром здравии. Мадам Лакан, будьте так любезны, пришлите мне четыре бутылки вашего лучшего вина.
Мадам заверила, что вино не заставит себя долго ждать, и упорхнула из комнаты.
– Надеюсь, я не помешал вам, – сказал Рошфор, указывая на стол.
– Ни в коем случае, – весело ответил д'Эрбле, небрежно сдвигая бумаги на край стола. – Прошу вас, присядьте... Как ваша нога?
– Благодарю, уже лучше, – ответил граф, опускаясь на стул. Сам же хозяин подвинул к столу высокий сундук и удобно уселся на нем.
– Вы приехали в портшезе?
– Нет, уже верхом, – сказал Рошфор, – мой Араб, наверное, уже познакомился с вашим Самсоном в конюшне.
– О, Самсон, – усмехнулся д'Эрбле, – Самсона у меня уже нет.
– Как так?
– Я вынужден был продать его, чтобы иметь возможность завершить в Париже одно важное дело.
Теперь Рошфору стала ясна сцена с кошельком в фехтовальном зале де ля Туша.
– Простите за любопытство, но не расскажете ли вы мне, какого рода это дело? Может быть, я сумею чем-то помочь...
Д'Эрбле мгновенно подобрался и бросил на графа острый недоверчивый взгляд. Рошфор осекся, пораженный такой переменой в собеседнике. Увидев его реакцию, гасконец неожиданно рассмеялся.
– Простите, похоже, мне мерещатся враги там, где их нет... Видите ли, граф, мое дело – крайне опасного свойства, и я не хотел бы впутывать в него посторонних.
– Это личная месть? – рискнул спросить Рошфор. Д'Эрбле кивнул, не сводя с него глаз:
– Именно так.
В этот момент открылась дверь, и слуга внес заказанные бутылки. Суетой, которая последовала вслед за этим событием, стерлась неловкость, возникшая между молодыми людьми, и они продолжили беседу, как будто и не было минуты недоверия.
– Когда я вошел, вы были заняты, – начал граф, осушив свой стакан.
– Да, я писал стихи, – ответил д'Эрбле и рассмеялся, увидев гримасу на лице Рошфора, – полноте, граф, я сказал – "пишу", а не "читаю всем, кого удается поймать"! Вы, видимо, не большой любитель поэзии?
– Хорошие стихи попадаются очень редко, – заметил граф, – проза – чаще. Особенно путешествия. Я читал книгу о путешествии Марко Поло.
– А, "Книгу о разнообразии мира"! – воскликнул д'Эрбле. – И что же вам больше всего из нее запомнилось?
И разговор свернул на литературную тропу.
Уже поздно вечером, когда небо над Парижем усыпали крупные летние звезды, слегка захмелевший и совершенно счастливый по причине обретения приятного собеседника Рошфор покинул постоялый двор, сопровождаемый дружеским напутствием:
– Поберегите ногу, граф. И не ходите пока что в классы. Мэтр ля Туш ставит вам руку правильно, но неинтересно, а вы человек, которому необходимо увлечься делом для того, чтобы хорошо его освоить. Приезжайте послезавтра. Если я еще не буду вынужден покинуть Париж, то постараюсь показать вам пару приемов.
– Не знаю, как благодарить за эту любезность, – ответил Рошфор, – если угодно, могу рассказать вам кое-что о целебных травах или о том, как красть коней, – он рассмеялся. – Клянусь чем пожелаете, мне приходилось это делать, и не один раз!
– Тише! – одернул его Рене (так звали гасконского дворянина). – Не говорите об этом во всеуслышание... И если это не шутка, то что заставило вас заниматься этим неблаговидным делом, вы же дворянин, а не цыган?
– Вы не поверите... – граф понизил голос до шепота, – но я именно что цыган. Ну почти. А вот что меня заставило им стать – расскажу послезавтра, – он тронул шпорами бока коня и, оглянувшись, добавил, – чтобы не только меня мучило любопытство!
Рене расхохотался и помахал гостю. Удаляясь от постоялого двора, Рошфор обернулся еще раз, но тонкой фигуры д'Эрбле уже не увидел.
***
Целый день Рошфор промаялся, не находя себе места. Даже книги валились у него из рук. Он пошел было к кардиналу, однако тот заявил, что уезжает в Рюэль на десять дней, и сообщил Рошфору, что тот пока свободен, а затем для него найдется серьезное дело. Граф обрадовался возможности провести это время с новым другом. Пересилив себя, он провел вечер в библиотеке и в конце концов так увлекся чтением, что даже уснул в кресле.
На следующее утро, едва дождавшись удобного для визита времени, он отправился к Рене, уже пешком, не желая напоминать о его стесненных обстоятельствах, из-за которых тому пришлось расстаться с конем.
Хозяйка "Каплуна" встретила его приветливо, но предупредила, что у постояльца гость. Рошфор не пожелал подниматься наверх и предпочел дождаться внизу, спросив себе кларета и гусиную грудку. Вскоре его терпение было вознаграждено – по лестнице спустился статный молодой мужчина в плаще королевского мушкетера. Он скользнул взглядом по находящимся в зале, поправил воротник и покинул постоялый двор.
– Господин граф, видели мушкетера? Так вот это он был у друга вашей светлости, – сообщила хозяйка, – теперь можете входить!
Д'Эрбле встретил его своей обычной улыбкой – казалось, в жизни этого человека никогда не было горестей, хотя граф уже знал, что это не так:
– А вот и вы, граф! Вы не забыли прихватить свою тайну? Признаться, если бы не дела, я просил бы вас прийти не через два дня, а через день. Вы меня крайне заинтриговали... Ну так что же, расскажете мне, что заставило вас красть лошадей?
– Может, мы сначала займемся фехтованием? – предложил Рошфор. – Моя история такого рода, что требует темноты и тайны, а день сегодня такой солнечный, жаль его терять...
– О, конечно! Хозяйка, несомненно, позволит нам потренироваться в саду, если мы хорошо ее попросим, – Рене подмигнул младшему товарищу, – и если пообещаем не ломать ее розы.
Так и вышло – взяв с молодых людей клятву не повредить ее цветам, мадам Лакан вывела их через заднюю дверь в прелестный небольшой сад и удалилась.
Урок затянулся на три часа с четвертью. Рене научил Шарля очень простому, но действенному средству – как выбить шпагу противника или направить ее в землю, используя инерцию его защиты, и немного погонял его, объясняя, как уходить от атак, чтобы заставить разозленного противника раскрыться. Шарль же, прихвативший свои ножи, продемонстрировал Рене испанскую манеру боя на короткой дистанции. Затем они воздали должное кухне хозяйки "Каплуна", беседуя о пустяках, и только в седьмом часу вернулись в комнату на втором этаже.
– Долго ли вы будете меня томить? – со смехом спросил Рене. – Где обещанная романтическая история?
– История сейчас будет, – пообещал Рошфор. – Садитесь поудобнее, потому что она будет долгой и исполненной чудес... Итак, первое чудо – это мое рождение. Матушка, будучи в тягости на пятом месяце, ехала к родственникам вместе с моим отцом, и из-за небрежности кучера экипаж перевернулся. Матушка сильно ударилась, у нее тут же начались роды, и, родив меня, она скончалась от кровотечения. Отец так горевал о ней, что даже забыл о наследнике. Все решили, что я не выживу, и отдали меня в деревню кормилице. Однако добрая женщина так самоотверженно ухаживала за мной, что я, как видите, остался жив... До пяти лет я рос в деревне, однако мой крестный, Марийяк печати...
– Ого, да у вас серьезные связи!
– О да, – откликнулся Шарль, – но не перебивайте же, иначе не будет нужного эффекта... Смотрите, как пылает небо перед закатом, – завтра, скорее всего, будет сильный ветер. Вот именно такой ветер как будто дул мне в спину всю жизнь. Так вот, мой крестный забрал меня и привез в отеческий дом. И с этого момента моя жизнь стала похожа на ад. Дело в том, что отец, перебрав с десяток невест, женился на сущей мегере, которая рна тот момент уже родила ему троих сыновей...
Рене молча округлил глаза.
– Да, вот так... И появление законного наследника ее не радовало, как вы можете понять. Она сделала все, чтобы испортить мне жизнь, – жестоко наказывала за малейшую провинность, бывало, меня на сутки запирали в чулане. Ел я не за общим столом, а вместе со слугами.
– Но послушайте, – возмутился д'Эрбле, – это неслыханно. А ваш отец?
– Мой отец был, что называется, под каблуком у своей супруги... Мной занимался только наш приходской священник. Это он выучил меня писать и читать, и к восьми годам я уже прочел все книги, которые были в библиотеке доброго кюре. Но как раз когда мне исполнилось восемь лет, я решил, что моя жизнь невыносима, и попытался отравиться – съел несколько корней растения, которое ошибочно принял за болиголов. Однако это оказалось другое растение, и я заработал только расстройство желудка. Кюре меня выходил и строго-настрого запретил даже думать о самоубийстве. И тогда я решил убежать из дома. Как раз в эти дни мимо нашего поместья проходил цыганский табор...
– И вас не искали?
Шарль грустно усмехнулся:
– Более того, когда кюре поставил отца в известность о моем замысле, он сказал что-то вроде "да пусть катится ко всем чертям".
Рене перекрестился:
– Да простит меня Господь, я, кажется, вызвал бы вашего отца на дуэль, если бы встретился с ним.
– Именно поэтому я никогда не приглашу вас в родительский дом, – фыркнул Рошфор, – а вот когда у меня появится свой, вы всегда будете в нем желанным гостем.
Д'Эрбле, видимо растроганный, обнял его и расцеловал:
– Я, в свою очередь, не могу обещать вам того же, – произнес он, – поскольку у меня не будет иного дома, кроме дома Господа нашего. Да-да, не смотрите на меня так удивленно – перед вами будущий монах, скорее всего, лазарист. Но обещаю, что всегда буду помогать вам чем смогу. Однако эта история не настолько занимательна, как ваша.
Рошфор не был в этом так уверен, однако продолжил свой рассказ.
– Жизнь в таборе нравилась мне именно тем, чего не хватало дома, – простотой и сердечностью. Дома я не мог лишний кусок съесть, не опасаясь попасться на глаза мачехе и вызвать у нее, скажем так, неодобрение – у цыган если пир, то для всех, если голод, то общий. Детей они очень любят, и если иногда дают им выволочку, то за настоящие провинности, а не за выдуманные. И как бы ни обманывали они тех, кто не принадлежит к их племени, друг с другом они всегда были предельно честны. А к тому же они всегда путешествуют – я побывал с ними в Испании, на севере Италии, объездил всю Францию. Это было весело. Цыгане считают, что Бог любит их больше всех других народов и потому не стал привязывать их к какому-то клочку земли, а подарил для жизни весь мир. Потому они и кочуют — чтобы сполна воспользоваться даром Господа.
– Какое благословенное племя, – с улыбкой отметил Рене. – А некоторые люди при виде цыган пугаются, как если бы увидели врага рода человеческого.
– Воистину благословенное! – горячо подхватил Рошфор. – Меня, например, они приняли, полюбили и воспитывали как своего ребенка, хотя я совершенно чужой им... Ну и, конечно же, учили всему, что положено знать цыгану. Вот теперь мы подобрались к истории с похищением лошадей... Знаете, мне сказали, что, пока я не украл своего первого коня, не могу считаться мужчиной. И вот в одиннадцать лет я решил доказать всем, и себе в первую очередь, что я уже не сопливый юнец... я вижу, вы улыбаетесь, но в том возрасте от меня еще нельзя было требовать большой мудрости. И вот я вымылся дочиста, надел хорошую одежду, пришел в деревню и сказал, что я еду из Пуату в Париж и потерял родителей. Моя речь и манеры произвели впечатление на крестьян, они дали мне приют, угостили и оставили на ночь... а ночью я выбрался из дома и увел молодую кобылку. В таборе я узнал, что надо мной просто подшутили, и хотел было вернуть кобылку, однако было уже утро, и ее наверняка хватились. А кроме того, что в руки цыган попало – то пропало.
Рене нахмурился:
– Но вы же понимали, что поступили дурно по отношению к людям, которые по-христиански обошлись с вами?
– Не сразу, – сознался граф. – Однако потом мне было нестерпимо стыдно, и я не хотел больше красть – даже кур. Я был единственным грамотным в таборе, и вместо того чтобы воровать, писал для крестьян письма и жалобы. За это получал вознаграждение – зерном, сыром, птицей – и приносил в табор. Это спасло меня в тот кошмарный день, когда всех наших перевешали...
– За что?
– Понимаете, цыгане часто бывают как дети, они не думают о последствиях. Украл коня – снимайся со стоянки и уходи подальше. Так я это понимаю. Они же часто не предпринимали никаких мер предосторожности. Словом, однажды я немного отстал от табора. Мужчины собирались на промысел, а я дожидался в деревне, пока придет в себя больной, чтобы записать с его слов завещание, и, появившись в условленном месте, обнаружил только следы борьбы и разгромленные повозки. Я поспешил в город и увидел, что всех мужчин нашего табора, кого смогли поймать, – повесили, а женщин и детей бросили в тюрьму. Я никак не мог им помочь... – он прерывисто вздохнул и продолжил:
– Этот случай заставил меня всерьез задуматься о своем будущем, ведь я был дворянином, а вел жизнь, недостойную своего положения. Ничего лучшего не придумал, как направиться в армию – под Сальс, где продолжалась осада. Я пришел в наше расположение и записался на службу под начало месье де Сент-Анна.
– И вам тогда было?
– Тринадцать лет, вернее, почти четырнадцать. Но я выглядел старше и сказал, что мне уже исполнилось пятнадцать.
Рене покачал головой:
– Дорогой граф, да в сравнении с вами я чувствую себя неоперившимся птенцом! Вы и под Сальсом успели повоевать?
– И даже отличиться, – горделиво произнес Рошфор. – Просидел три месяца на репе и хлебе – снабжение было из рук вон плохое – и решил – все, хватит! Жизнь простого солдата не для меня, я должен чем-нибудь отличиться... И вот, с благословения месье де Сент-Анна, мы с напарником совершили вылазку к дому одной дамы, к которой, как я узнал, наведывается командир гарнизона Сальса...
– Погодите-ка, дорогой друг... Я слышал эту историю! Так это вы взяли в плен офицера и его даму и привели в наше расположение?
– Да, мы... точнее, в основном я. Я залез в дом этой дамы и появился перед испанцем в самый неудобный момент с заряженными пистолетами. Напарник ждал внизу. Мы уже прошли полпути, как вдруг ему пришло в голову позабавиться с дамой, а когда я ему это запретил, он выстрелил в меня, – Шарль коснулся шрама на виске. – Вот, осталась отметина. А потом он сбежал к испанцам, выдал меня, и пришлось приложить все усилия, чтобы уйти от погони.
– Это настоящий подвиг! – воскликнул д'Эрбле. – Ну-ка, повернитесь к свету, я хочу хорошенько рассмотреть вас.
– Зачем?
– Чтобы запомнить, как выглядят герои, – с улыбкой ответил южанин. Не успел молодой граф смутиться, как его друг продолжил:
– Несомненно, ваш крестный, узнав о вашем героизме, призвал вас в Париж?
– Увы, – ответил Рошфор. – Меня призвал к себе не родственник, а совершенно чужой мне человек, которого за его доброту я люблю больше, чем родного отца.
– И это?..
– Монсеньер кардинал де Ришелье.
– Как?! Вы служите кардиналу Ришелье?
– Именно. Вас что-то смущает?
– Нет-нет!
Однако Рошфор заметил, как омрачилось лицо друга и как быстро он перевел разговор на другую тему. Они беседовали еще около получаса, а затем Рене сказал:
– Завтра вечером мне предстоит важная встреча. Поэтому мы не сможем с вами увидеться.
– А послезавтра? – быстро спросил граф. Его одолевали недобрые предчувствия.
– Не могу вам сказать точно, – уклончиво ответил д'Эрбле. – Приходите послезавтра днем, возможно... – он не закончил фразу и резко поднялся, тем самым дав понять, что беседа окончена. Рене вышел его проводить, как в прошлый раз, и, прощаясь, сказал искренне:
– Дорогой граф, я рад, что познакомился с вами. Да хранит вас Господь! Даже если... – он оборвал фразу, поклонился и скрылся за воротами, едва не столкнувшись с выходящим из ворот монахом в надвинутом на лицо капюшоне.
Разозленный, огорченный и недоумевающий, Рошфор покинул постоялый двор. По дороге в Пале-Кардиналь он перебирал в уме возможные варианты такого охлаждения и не мог увязать все звенья ситуации. Недоставало ответа на один важный вопрос – почему же его друг боится или недолюбливает кардинала? Возможно, если проследить за ним завтра...
"Так я и сделаю, черт побери! И если он замышляет что-то против монсеньера, то я... Не знаю, что я сделаю. Разберемся на месте".
Изменять облик Рошфору было привычно. Он нередко гримировался, выполняя поручения его высокопреосвященства. Однажды даже переоделся нищим, чем немало позабавил монсеньера. Ришелье даже потребовал, чтобы граф в таком виде пришел к нему в кабинет, и хохотал до слез, наблюдая реакцию слуг и посетителей. Подумав хорошенько, Рошфор решил нарядиться попрошайкой и на сей раз – никого не удивит, что он несколько часов подряд околачивается в людном месте.
Д'Эрбле, закутанный, несмотря на теплый вечер, в плотный темный плащ, вышел с постоялого двора в десятом часу вечера. Граф пошел за ним, стараясь держаться на безопасном расстоянии. Реку переходить не пришлось – южанин направился в сторону улицы Фран-Буржуа, или Вольных Горожан. Эта улица получила свое название потому, что на ней почти триста лет назад построили приюты для бедняков, не имеющих средств к существованию и посему освобожденных от уплаты налогов. Впрочем, сейчас она, как и весь "болотный квартал" – Марэ, стала респектабельным местом, которое было удобно для застройки из-за наличия больших участков возделанной земли. На этой улице располагался особняк Гизов, и, похоже, Рене направлялся именно туда. Ворота особняка были широко распахнуты, у подъезда стояли кареты, перегораживавшие улицу – кажется, там намечался бал.
Остановившись в тени, граф-нищий проследил, как Рене вошел в ворота, и вздохнул. Он понял, что человек, с которым ему было так интересно беседовать, скорее всего, принадлежит к враждебной кардиналу партии, и очень об этом пожалел. Впрочем, утешал себя молодой человек, не все еще потеряно. Он постарается открыто поговорить с д'Эрбле. Скажет, что уважает и ценит его не за его политические взгляды. А потом, возможно, и переубедит его. Рене храбр, образован, он прекрасный фехтовальщик – монсеньер непременно оценит такого человека...
Опасаясь, что его заметят, граф сел на грязную мостовую, прижавшись спиной к стене, и сделал вид, что спит, не упуская из виду подъезд особняка. Он рассчитывал, что д'Эрбле выйдет после полуночи, и приготовился к долгому бдению и размышлениям на душеспасительные темы. Но каково же было удивление Шарля, когда менее чем через четверть часа через он заметил у ворот две мужские фигуры. Первым, несомненно, вышел Рене, а за ним – какой-то неизвестный. Они зашагали в сторону пустыря за зданием монастырской больницы.
"Черт возьми! Дело пахнет серьезным заговором? Или дуэлью? Ну тогда я не хотел бы оказаться на месте этого неизвестного господина", – размышлял Рошфор, ускоряя шаг, чтобы не упускать из виду д'Эрбле и его спутника. Граф не хотел упустить ни слова из разговора. Ему повезло, что луна еще не взошла, а двое мужчин впереди были слишком увлечены тем, что привело их на этот пустырь.
– Итак, вы тот самый возомнивший о себе аббатик, которого я был не прочь поколотить палкой? – по голосу было слышно, что второй участник "дружеской беседы" усмехается. – В какой норе вы прятались целый год, чтобы выползти наружу?
– Господин капитан, я пришел сюда не для того, чтобы обмениваться любезностями, – голос Рене звенел от сдерживаемой ярости. – Или вы имели достаточно храбрости, чтобы пообещать избить палкой служителя Господня, но боитесь сразиться на равных? – послышался лязг вынимаемой из ножен шпаги. Шарль подкрался ближе и выглянул из-за куста. Соперник д'Эрбле не спешил вынимать оружие. Он не торопясь снял плащ и бросил его на траву, продолжая свою тираду:
– Ого, как мы запели, мой славный гасконский петушок! Неужели весь этот год вы тренировались со шпагой в какой-нибудь затхлой келье?
Рошфор покачал головой. Недооценивать противника – серьезная ошибка, которая, похоже, будет стоить капитану по крайней мере серьезной раны, а то и жизни... Однако почему гасконец так волнуется – неужели его задело оскорбление от этого дурака? Видимо, да – не зря же он целый год обучался фехтованию, чтобы отомстить обидчику.
– Однако вкуса у вас, молодой человек, крайне мало, – продолжал капитан, вынимая наконец шпагу и становясь в позицию. – Связаться с Камиллой де Буа-Траси – еще куда ни шло, она мила, богата и любвеобильна. Но попасть в когти ее кузины Шевретты – вот глупейший поступок! Она использует вас, – клинки блеснули и скрестились со звоном, – и доведет до эшафо... – противник Рене вдруг замер, как будто налетел на невидимую опору, дернулся и начал медленно заваливаться вбок. Шпага торчала в его груди, в области сердца.
Победитель покачнулся, прижимая руку к груди. Казалось, он и сам упадет рядом с поверженным врагом. Граф решил, что его друг ранен, и он выскочил из-за кустов:
– Д'Эрбле! Что с вами?
Гасконец вздрогнул, с изумлением глядя на оборванца, который окликал его по имени.
– Не ранены? Слава Богу! – "оборванец" поддержал его под локоть. – Это я, Рошфор, я решил проследить за вами, на тот случай, если вам...
Рене выпрямился и буквально отшвырнул от себя графа:
– Шпион кардинала! – с отвращением воскликнул он. – Что вам от меня нужно? Зачем вы следили за мной?! Убирайтесь прочь!
Рошфор широко распахнул глаза и сделал шаг вперед:
– Но господин д'Эрбле, я... – однако тот отшатнулся от него, как от ядовитой гадины, и Шарль понял, что объяснение сейчас невозможно. Как бы ни была велика его обида и горе от утраты, он сумел перебороть себя.
– Уходите отсюда как можно скорее, – бросил он и скрылся.
Уже в Пале-Кардиналь, в своей комнате, граф дал волю слезам. Он был еще очень молод и, несмотря на все жизненные невзгоды, так и не смог зачерстветь душой. Поэтому его больно ранили слова человека, которого он было уже начал в своих мыслях называть другом. Впрочем, учитывая, что Рене в этот вечер встретился со своим давним врагом и впервые в жизни убил человека, его состояние можно было понять. Пусть пройдет хотя бы несколько дней, решил расстроенный граф, а потом он найдет д'Эрбле и поговорит с ним, как собирался, начистоту.
Но уже на следующее утро отец Жозеф дю Трамбле, друг и помощник кардинала, сообщил, что Рошфору предстоит выполнить первое по-настоящему серьезное поручение Ришелье, и жизнь молодого графа резко изменилась...
Часть 2. Рене
– Арамис, вы идете с нами? – окликнули молодого человека в голубом мушкетерском плаще его однополчане.
– Нет, друзья, – ответил тот, поворачиваясь к ним. – Сегодня вам придется обойтись без меня.
– Что, опять встреча с вашей загадочной кузиной-белошвейкой? – захохотал высокий широкоплечий мушкетер, подмигивая остальным.
– Портос! – предостерегающе поднял руку названный Арамисом молодой человек. – Еще одно слово, и я...
– Да ладно, ладно, почему вы всегда такой обидчивый? – проворчал великан. – Я же просто шучу...
Его собеседник улыбнулся:
– Знаю, дорогой Портос, и потому не могу долго на вас сердиться... До завтра, господа! Желаю хорошо провести время!
Он махнул рукой и легкой поступью направился в сторону Люксембургского сада. Недалеко от этого парижского оазиса, на улице Вожирар, в доме 25, молодой мушкетер снимал прелестную маленькую квартиру.
Арамис шагал, улыбаясь закатному солнцу. Он был молод, влюблен и полон надежд. Женщина, которую он любил, находилась далеко, и она не любила писать письма. Но что за беда! Когда ты влюблен, даже две строчки, написанные рукой, которую ты целовал, прощаясь после бурной ночи, делают тебя счастливым на целый месяц. Возлюбленная Арамиса отсутствовала в Париже почти год, однако скоро их разлука должна была закончиться, и он этому активно способствовал. Вот и сегодня молодой человек должен был получить некое важное письмо и передать его дворянину, который придет за ним между восемью и девятью вечера.
– Ну как, Базен, письмо было? – нетерпеливо спросил он у слуги, снимая плащ.
– Да, господин Арамис, и даже не одно, – слуга принял плащ и указал на дверь столовой. – Обед ждет вас. А письма я сейчас принесу, я спрятал их, как мы и уговаривались.
– Два? – удивился мушкетер. – Но я жду только одно – то, которое должна была принести служанка госпожи Мишон. А второе откуда взялось?
– Второе принес какой-то монах, – ответил Базен.
– Какой монах? Ты его знаешь?
– Нет, господин, не знакомый вовсе. Капуцин, с бородой, высокий, старше сорока лет точно.
– Странно. Обед подождет. Где письма?
Базен подошел к сундуку в прихожей, приподнял его и, кряхтя, вытащил из-под него требуемое. Арамис бросил беглый взгляд на первое, изящное и надушенное, и взял в руки второе, написанное на обычной белой бумаге четким мужским почерком.
"Господин д'Эрбле!" – так оно начиналось. Арамис вздрогнул, провел ладонью по лицу и продолжил чтение.
"Дорогая вам особа в опасности. Вы можете ей помочь, выехав в Брюссель немедленно. Прошу уничтожить письмо сразу же после его прочтения", – послание было донельзя лаконичным, но Арамис сразу понял, что речь идет о его возлюбленной.
Герцогиня де Шеврез на данный момент находилась именно в Брюсселе. Там, в особняке около капуцинского монастыря, плелись интриги, размахом затмевающие все те заговоры, которые когда-либо зарождались во время правления Людовика Тринадцатого. "Козочка-Шевретта" пыталась управлять королевой-регентшей, внушая ей мысль, что вместо старшего ее сына на троне лучше смотрелся бы младший, Гастон, который официально был объявлен дофином в день своего восемнадцатилетия, поскольку у Людовика все еще не было наследника. Любящая мать считала, что младший сын передал бы все бразды правления в ее руки. В этом убеждении ее и поддерживала герцогиня. Она переписывалась со многими дворянами, оставшимися в Париже, и кардинал Ришелье направил всю мощь своей тайной полиции на выявление ее агентов. Однако неугомонная дама сумела создать такую цепочку для передачи сообщений, которая могла оборваться на любом звене – мало кто знал, от кого получает и кому передает сообщения, которые в конце концов попадали в руки конечным адресатам – влиятельным дворянам даже из числа приближенных его величества.
Прочитав письмо, Арамис первым делом решил было его действительно сжечь. Однако потом, поразмыслив, спрятал его в потайной карман камзола – вдруг оно ложное, и тогда можно будет выяснить имя писавшего.
– Базен, вы отправитесь к господину де Тревилю и сообщите, что мне срочно нужен отпуск. Я напишу записку, вы ему ее отнесете.
За год службы в полку мушкетеров Арамис зарекомендовал себя с лучшей стороны, и все, чего он просил у капитана, – это возможности в любой момент получить отпуск. Поэтому Рене намеревался дождаться связного герцогини дома, пока его слуга получит разрешение у Тревиля, а затем, не промедлив ни минуты, отправиться в путь.
Когда ночь укрыла Францию, Арамис уже покинул Париж. Он рассчитывал прибыть в Брюссель через пять дней, если будет двигаться со всей возможной скоростью.
***
До Брюсселя мушкетер добрался без особых приключений – разве что последнюю перед въездом в город ночь ему пришлось провести на безобразно грязном постоялом дворе, и сейчас его дорожный костюм выглядел не лучшим образом. Арамис положил себе для начала снять комнату и сменить одежду, что он и сделал – поселился в Верхнем городе, привел себя в приличествующий вид и поспешил к любимой женщине, которой угрожала опасность.
Арамис впервые был в Нидерландах, поэтому его восхищало и изумляло все – стального цвета река, по которой деловито сновали лодки и баржи, цветники у домов, многочисленные ювелирные и кружевные мастерские, розовощекие девицы, которые, окидывая взглядом красавца мушкетера, хихикали и перешептывались. Одна так даже помахала ему рукой. Арамис ответил на приветствие самым изысканным образом – поклонился ей, приложив руку к сердцу. Девушка улыбнулась и скрылась за ставнями. Мушкетер, хотя сердце его и трепетало при мысли о скорой встрече с герцогиней, на всякий случай запомнил дом и решил, что обязательно заглянет сюда под каким-нибудь предлогом.
Комфортабельный особняк, где проживала прелестная Шевретта, нашелся быстро – построенный три века назад капуцинский монастырь, в крипте которого были похоронены герцоги Брабантские, оказался прекрасным ориентиром. Впрочем, около входа его остановили двое крайне нелюбезного вида господ, вооруженных до зубов, и потребовали сказать пароль.
– Я не знаю никакого пароля, – ответил удивленный мушкетер, – госпожа герцогиня теперь принимает только тех, кому он известен?
– Сударь, – сказал один из вооруженных людей, – мы ищем важного государственного преступника, и ваши приметы совпадают с теми, которые указаны у нас, – он показал мушкетеру бумагу, в которой было написано: "Среднего роста, худощавый, черные глаза и волосы, особая примета – шрам на левом виске, может быть в парике из-за того, что недавно сбрил волосы, или же бритым наголо".
Рене снял шляпу и отвел волосы с левого виска.
– Как видите, – сказал он с улыбкой, – у меня нет шрама. И я не ношу парика, – он потянул себя за волосы, подтверждая свои слова. Хмурые господа переглянулись и кивнули, пропуская мушкетера, который направился к крыльцу, раздумывая, кто же тот опасный человек, из-за которого принимаются такие меры предосторожности.
Рене попросил слугу доложить о его приезде, а сам залюбовался видом из окна на городскую площадь, которая в это время дня просто-таки кишела торговцами и гуляющими. Впрочем, его скоро отвлекли от этого занятия – слуга спустился и доложил, что герцогиня ждет.
Мушкетер взлетел по лестнице, сладко обмирая в предвкушении того, как он сейчас заключит возлюбленную в объятия. Однако Мари приняла его более чем прохладно.
– Шевалье, потрудитесь объяснить, что привело вас сюда! – накинулась она на Рене, едва тот ступил на порог будуара. "Значит, письмо подложное, – мелькнуло в голове мушкетера. – Тем лучше, что я его сохранил".
– Дорогая герцогиня, – ответил он. – я приехал сюда из-за крайне тревожного письма, которое сберег, чтобы продемонстрировать вам, – он извлек злополучное послание из-за пазухи и с поклоном протянул его женщине. Шевретта выхватила листок из его руки и жадно вчиталась в строки.
– Не понимаю, – покачала она головой, закончив чтение, – мне неизвестен этот почерк... Слово даю, что никому не отдавала распоряжение писать вам. Но неужели вы не могли написать мне и спросить, правдивы ли эти сведения?
– Мари, – произнес Арамис с нотками обиды, – я не смог бы ждать, думая, что вам угрожает опасность. Я помчался сюда сломя голову, и если пожелаете, столь же быстро вернусь в Париж, хоть сию минуту. Поймите, я не мог оставаться в неизвестности!
Взгляд Шевретты смягчился, и она протянула руки к Рене:
– Ах вы мой милый... глупый... Ну идите же ко мне, мой верный рыцарь, я так истосковалась без ваших объятий...
Молодой человек не замедлил воспользоваться столь щедрым предложением, и ближайший час прошел для него в сладком дурмане. Он уже почти забыл, как пленительна и искушена в любви эта опасная и непредсказуемая женщина, и снова поражался той безоглядной искренности, с которой она отдавала себя ему. "Никто не сравнится с ней!" – восхищенно думал Рене, покрывая поцелуями ее тело.
– И все-таки, – неожиданно деловитым тоном произнесла Мари, когда восторги, вызванные встречей, наконец утихли, – неплохо бы разобраться, кто мог написать такое письмо... Кто доставил вам его?
– Базен говорит – какой-то капуцин, – ответил Рене, прижимаясь лицом к ее надушенной груди.
– Капуцин, капуцин... – нахмурилась она, накручивая на палец локон Арамиса. – Возможно, это какой-то агент кардинала... Знаете, Рене, две недели назад тут произошла пренеприятная история.
– Какая?
– В наших рядах был обнаружен кардинальский шпион.
– И что с ним сделали? – поинтересовался молодой человек.
– Крайне досадно, но – ничего, – сердито сказала де Шеврез. – Кстати, Рене, вы знаете в лицо некоего графа де Рошфора?
Рене вздрогнул от неожиданности:
– Да, мы как-то встречались... – осторожно начал он. – Это он – тот самый шпион кардинала? Вы точно в этом уверены?
Мари нервно рассмеялась:
– Уж будьте спокойны, этот господин проявил себя как нельзя более удачно! Глупец де Лег привел мне милого юного монашка, который сбежал в Брюссель от преследований "красного герцога". Мальчик рассказывал о кардинале такие ужасные вещи, что де Лег решил – вот удачный случай и человек, который будет нам верен... А это был Рошфор, подосланный кардиналом, он уже два месяца провел в монастыре под видом монаха. Лег предложил ему быть нашим посланником, перевозить письма в Париж. Монашек состроил испуганную рожу и сказал, что был бы очень рад услужить, но опасность так велика, что он не посмеет. Лег делал что мог, чтобы убедить его, и в конце концов "убедил". Самое занятное в этой истории то, что сей Рошфор – мой кузен по материнской линии, однако я видела его в последний раз, когда ему было лет шесть, и то мельком, так что, конечно же, не запомнила, как он выглядит. Вот он, должно быть, смеялся про себя! – ее глаза полыхнули огнем, и герцогиня, оттолкнув любовника, уселась в постели и запустила пальцы в волосы.
Арамис осторожно поцеловал ее в сгиб локтя:
– Но ведь он не успел серьезно навредить вам, дорогая?
– Мне – нет, – буркнула та, – а вот делу... Настоятель монастыря отпустил Рошфора якобы на воды в Форж, а на самом деле тот должен был доставить бумаги. Но как только этот маленький негодяй оказался во Франции, он сразу же сообщил обо всем кардиналу. Кардинал прислал гонца, со всех писем были сняты копии, а оригиналы вернули Рошфору, и он передал их адресату. И так случалось не раз. В итоге – арест Шале... Вы же его помните?
Рене кивнул. Граф де Шале принадлежал к свите воздыхателей любвеобильной герцогини, однако успехом не пользовался. У д'Эрбле не раз мелькала циничная мысль, что, наверное, Мари пообещала бедняге маркизу ночь любви, прежде чем он согласился стать исполнителем убийства кардинала. Он знал, что маркиз по своей натуре отнюдь не герой, и такой серьезный поступок – убить кардинала в его летней резиденции Флери во время визита принца Гастона – не под силу этому молодому человеку. Однако вмешиваться в дела герцогини значило навлечь на себя ее гнев, возможно, даже справедливый. Поэтому Рене помалкивал.
– А Шале, в свою очередь, – невесело заключила женщина, – рассказал все, что знал. А чего не знал – досочинил... И все это, вкупе с копиями писем, Ришелье, конечно же, уже выложил его величеству. А Гастон... – она махнула рукой, – Гастон сразу заблеял: "Любезный братец, это всего лишь шутка, никто не собирался вас свергать и убивать господина кардинала..."
Арамис сделал над собой усилие, чтобы не воскликнуть: "Вот как!" Теперь он в полной мере понял грандиозность – и одновременно преступность – замысла Шеврез и Орнано, воспитателя принца Гастона. Убить министра, убрать сюзерена, посадить на престол принца. Да, это была крупная ставка! Но, похоже, теперь она была бита.
Молодой человек снова обнял любовницу, и она расслабилась в его руках, глубоко вздохнув. Однако Рене еще не узнал все, что его интересовало.
– Так а что же этот самый Рошфор? – небрежно спросил он, хотя внутри отчего-то все сжалось в ожидании известия, что граф пойман или убит.
– Он как раз выходил из моего дома в одежде монаха, как его заметили двое дворян, знавших его в лицо. Один из них воскликнул: "Честное слово, это же Рошфор собственной персоной!" После этого он улепетнул, как заяц и, по-видимому, спрятался где-то неподалеку, потому что за ним сразу же бросилась погоня. Мы обыскали все дома на близлежащих улицах, однако его нигде не обнаружили. Наверное, он где-то затаился и сидит, как крыса... Мы перекрыли все улицы и обыскиваем всех подозрительных людей, которые не знают пароля, а также два человека из наших сидят в монастыре и ждут его возвращения. Крыса не сбежит, – зло сказала она, – если не подохнет от голода, то рано или поздно попадется к нам в руки... Рене, дорогой мой, – она наклонилась над молодым человеком, прижимаясь к нему, – если вы увидите что-то подозрительное или кого-то, кто напомнит вам Рошфора, – сообщите тотчас же, хорошо?
– Да, любовь моя, – мушкетер потянулся было за поцелуем, но женщина мягко остановила его:
– У меня сейчас назначена важная встреча, – сказала она, – а ты пойди погуляй по городу и возвращайся к полуночи. Я буду ждать, – шепнула она и змейкой выскользнула из постели.
Подавив вздох разочарования, д'Эрбле принялся одеваться. Он собирался выполнить просьбу любовницы и погулять по окрестным улицам. Не то чтобы он рассчитывал обнаружить Рошфора, но... чем черт не шутит!
– Мари! – окликнул он герцогиню. – Сообщите мне пароль, иначе меня задержат ваши преданные головорезы!
– Гастон и Филипп! – прозвучал ответ из-за ширмы.
Брюссель – город немаленький, и найти в нем прячущегося французского шпиона, даже учитывая, что область поисков включает в себя всего пару-тройку кварталов, крайне нелегко. Рене предпочел бы искать иголку в стоге сена. Поэтому он решил никаких осмысленных поисков не предпринимать, а просто пройтись, положившись на удачу и волю Господню.
Собственно, он не совсем ясно понимал, что должен предпринять в случае, если вдруг найдет Рошфора. У него не было враждебных чувств к молодому графу. Скорее наоборот – его время от времени донимало чувство вины перед человеком, который, хотя и проследил за ним, и понял, что он из себя представляет, все же не донес о той злополучной дуэли кардиналу. Бывший семинарист был в этом абсолютно уверен, поскольку знал, что рука "красного герцога" не дрогнула бы показательно казнить даже особу королевской крови, дабы доказать всемогущество закона и королевской власти. Однако он вполне успешно получил плащ мушкетера – причем по рекомендации самого короля, который помнил заслуги отца Рене, отличившегося в боях в Бретани и там же героически погибшего на поле боя. И с тех пор в его жизни никогда не возникало затруднений, которые он мог бы приписать кардиналу или его сторонникам. Впрочем, иногда д'Эрбле казалось, что за ним ведется пристальное наблюдение, хотя явных признаков этого он никогда не замечал. Рене успокаивал себя тем, что держится крайне осторожно, но это было слабым утешением.
Как бы то ни было, после той встречи на пустыре за больницей Арамис не видел Рошфора и не имел возможности извиниться за обидные слова, которые вырвались у него в момент, когда первая жертва его фехтовального искусства умирала у его ног. Именно поэтому в душе его с каждой минутой крепла уверенность, что он не выдаст графа происпанской партии. Кроме того, осознание того, что все это время боготворимая женщина использовала его втемную, нанесло серьезный удар по самолюбию молодого человека. Он не любил быть пешкой в чьей-либо игре, да еще и пешкой, предназначенной на убой. Вот создавать видимость пешки – это он умел. Скрытность Арамиса и его умение притворяться были притчей во языцех всего мушкетерского полка. В частности, он был известен как человек, который хуже всех в полку владеет шпагой – как научила его первая дуэль, у тебя больше шансов выиграть бой, если противник не относится к тебе серьезно. Поэтому он всячески поддерживал эту "славу" – даже неся после стычки на плече три шпаги, тогда как у его сослуживцев было максимум по два трофея, Рене умел выглядеть так, словно бы только что подобрал эти шпаги с тел побежденных кем-то другим врагов. Кроме того, он никогда не называл имен своих любовниц, хотя ему было чем похвастаться – не каждого мушкетера удостаивали своим милостивым вниманием две высокородные кузины, которые считались одними из первых красавиц Парижа. А еще он мало пил – так и не смог привыкнуть к обильным возлияниям после строгостей семинарии. Поначалу над ним смеялись из-за этих "ухваток", но затем это всем прискучило, и скрытный изнеженный Арамис, щеголь и дамский любимец, перестал так уж сильно интриговать однополчан.
Мушкетер прогулялся по всему центру Брюсселя, поглазел на девиц и вывески, потолкался на ярмарке и даже получил от хорошенькой торговки в подарок желтое яблоко, в которое немедленно впился зубами. Доев яблоко, он вдруг ощутил сильный голод, но решил перекусить в трактире подальше от ярмарочной площади, где можно было поесть со вкусом, не в тесноте и неспеша. Завернув в незаметный поначалу проулок, он обнаружил там вполне симпатичное здание трактира "Бобовый король" и решился отобедать там. Предчувствия его не обманули – в чистом беленом зале с балками темного дерева соблазнительно пахло мясом и специями; кроме того, в нем находились только двое флегматичных мужчин среднего возраста, которые пили пиво и вполголоса о чем-то своем разговаривали.
– Чего пожелает господин? – немолодая, но сохранившая остатки былой красоты хозяйка трактира вытерла руки о салфетку и подошла к столику, за которым уселся Рене. – Есть тушеные свиные ножки, бобы со шкварками, гороховый суп, свежая селедка...
– А чем это так вкусно пахнет? – поинтересовался мушкетер.
– О, это цыганская похлебка с перцем, очень острое блюдо, – охотно откликнулась хозяйка. – Она подается у нас совсем недавно... Что с вами, господин? – встревожилась она, увидев, как гость изменился в лице.
– Нет-нет, ничего, добрая хозяйка, – пробормотал тот, – я просто вспоминаю, где мог слышать о таком кушанье... Вот что, давайте-ка мне эту самую похлебку, свиные ножки и сыр. А к сыру бутылку вина.
Приняв заказ, хозяйка направилась на кухню; Арамис проследил, куда она пошла, и спрятал лицо в ладонях. Его душил смех.
"Цыганская похлебка, значит... Недавно подается... Ну-ну, кажется, я близок к цели..." – весело подумал он и вознес искреннюю молитву Господу, благодаря за то, что его поиски оказались недолгими.
Похлебка и вправду была выше всяких похвал, хотя обилие перца в ней заставило бы заплакать даже статую. Подбирая ложкой остатки, Рене следил за трактирщицей, ожидая, когда она куда-нибудь отлучится. Удача и тут улыбнулась ему – женщину окликнул торговец рыбой, и она поспешно вышла на улицу, чтобы выбрать товар. Рене быстро поднялся и прошел к двери, ведущей в кухню.
Поначалу он растерянно остановился, не признав Рошфора в молодом мужчине, который умело кромсал мясо огромным ножом. Граф изменился за этот год, возмужал, стал шире в плечах, кожа его сделалась светлее. А пестрый платок, которым была повязана его голова, и местная одежда изменили облик кардинальского агента почти до неузнаваемости.
– Подлива будет готова через час, – проговорил Рошфор, не поднимая глаз. Очевидно, высокородный повар думал, что разговаривает с трактирщицей; но уже через мгновение он быстро взглянул на вошедшего и отпрянул от стола, сжимая нож для разделки мяса в руке.
– Это всего лишь я, Шарль, – умышленно не называя титул и фамилию, проговорил Арамис, делая шаг вперед. Рошфор молчал, следя за Рене лихорадочно блестевшими глазами; затем он медленно опустил руку с ножом и хрипло произнес:
– Шевалье, я не хочу нападать на вас, но учтите, я буду защищаться. Как вы... ах, черт, это вы заказывали похлебку?
– Именно я, – спокойно ответил мушкетер, глядя прямо в глаза графу. – Вы хотите покинуть это место, или вам зачем-либо нужно оставаться здесь?
– Зависит от того, куда меня отсюда повезут, – криво усмехнулся шпион Ришелье. – Если в гости к госпоже герцогине, то благодарю покорно...
Продолжение в комментариях.
-
-
27.09.2015 в 14:01-
-
27.09.2015 в 14:03-
-
27.09.2015 в 14:04