WTF Armand Richelieu and Co 2016
Другие части
Часть 1 (1 драббл, 3 мини), Часть 2 (1 миди), Часть 3 (1 миди), Часть 4 (1 миди), Часть 5 (1 миди), Часть 6 (1 миди)
Миди
Название: Пытка обладанием
Канон: The Three Musketeers (2011)
Переводчик: [L]WTF Richelieu 2015[/L]
Бета: [L]WTF Richelieu 2015[/L]
Оригинал: Inquisition of acquisition by Bjomolf - запрос отправлен
Размер: миди (4032 слов в оригинале)
Пейринг/Персонажи: Ришелье/Рошфор
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-21
Серия: A French Affair, часть 1
Предупреждения: BDSM, порка кнутом, анальный секс, безответная любовь.
Краткое содержание: Ришелье недоволен тем, как Рошфор выполняет его задания. Капитан должен понести наказание.
Размещение: только после деанона переводчика, запрещено без разрешения переводчика и автора
Для голосования: WTF Richelieu 2015 - работа "Пытка обладанием"
Слуги срывают с Рошфора богатые одежды, оставляя его едва ли не голым, лишь в нижней рубахе и подштанниках. Взгляд его, наметанный на любую мелочь, различает, как сильно стараются они казаться грубыми, однако не причиняют никакого вреда его одежде, стоящей больше, чем весь их заработок за год. С пренебрежительным ворчанием он дает приковать себя посередине комнаты; он стоит со скованными и поднятыми над головою руками, так, что если он склонит голову, насколько позволит длина его шеи, то ухо его едва ли коснется бицепса. Это показная поза – на уме у кардинала явно что-то необычное.
– Я уже начинаю терять терпение из-за удачливости окружающих, которая постоянно нарушает твои планы. Точнее, мои планы, воплощаемые твоими действиями, – ну или нехваткой действий, если откровенно. Пожалуйста, обдумай это – может быть, ты обнаружишь причину, по которой упомянутая удача не сопутствует тебе, – Ришелье улыбается, однако глаза его холодны, подобно льду зимним утром, и потом все выходят из комнаты, оставляя капитана в одиночестве.
Он убеждает себя, что зол и разочарован из-за подобного поворота событий, что он, капитан де Рошфор, закован, словно нищий попрошайка. Злость и самолюбие охватывают его, как пламя охватывает сырое дерево, но лишь для того, чтобы опасть и угаснуть. Он, тем не менее, стыдится признаться, даже самому себе, что ситуация в кои-то веки сложилась в его пользу.
Удача – лишь своеобразная прихоть событий. Он не назвал бы себя неудачливым. Он богат, умен, уважаем, у него есть все, чего можно пожелать. Пожалуй, почти все. Он был достаточно глуп, чтобы тешить себя желанием чего-то недоступного, чего-то, что никогда не могло бы ему принадлежать. Это всегда было, и прежде, и теперь. После он обнаружил себя думающим об этом перед тем, как пойти в постель, или после того, как лечь с самыми прекрасными развратными женщинами. А раньше, до того, как он понял, что с ним происходило, находясь один в своих покоях, погружал пальцы внутрь себя и вынимал их, представляя, что то были пальцы не его, а Ришелье.
Глупейшая из ошибок, невзаимная страсть к другому мужчине. И не просто мужчине, но к церковнику, выше его по статусу.
Он кусает губы при мысли о Ришелье, наказывающем его. Не то чтобы чувства к кардиналу стали единым целым с попытками следовать приказам, отнюдь. Всего лишь удача в последние несколько дней не на его стороне. Зная Ришелье, он не решился бы ослушаться его. Но порою держать лицо, когда тебя бранят, очень сложно, и тогда он надевает маску безразличия и покорности, просто подчиняется приказам.
Он не знает, сколько времени провел так, – возможно, минуты, возможно, часы. По коридору разносятся тихие, осторожные шаги, скрипит дверь, впуская внутрь фигуру в плаще, несущую еще один факел.
– К чему эта секретность? – вежливо интересуется Рошфор, чувствуя себя до смешного храбрым, когда аромат духов кардинала касается его носа.
– Возможно, ты не заметил, но за всяким моим поступком кроется причина, независимо от того, говорю я тебе о ней или нет, – звучит из-под капюшона довольный голос Ришелье, в то время как он вставляет факел в держатель на стене. После сбрасывает с себя плащ. Волосы его растрепаны, он в исподнем, так же, как и Рошфор. Длинный тонкий кнут свисает с его пояса, небрежно охватывающего талию. Он проводит пальцами по волосам – и вдруг начинает казаться на двадцать лет моложе, словно бы в самом разгаре цветущей молодости. Рошфор подается вперед, чтобы по привычке поцеловать руку кардинала, и напряжение вместе со звоном кандалов напоминают, что он скован. Ришелье довольно усмехается.
– Какая неожиданная перемена! Неужели это тот Рошфор, которого я не знаю? – поддразнивает он, но все же подает руку, и Рошфор почтительно припадает к ней губами.
Он думает, не действовал ли чересчур резко, не возбудил ли подозрений, и поднимает взгляд, но Ришелье просто смотрит на него, и лицо его смягчает своего рода глубокая задумчивость. Он поворачивает руку, и его большой палец скользит по губам Рошфора, туда и обратно, лишь слегка касаясь зубов за ними. Глаза не выдают ничего. Рошфор изо всех сил старается удержаться от того, чтобы ртом поймать этот палец и всосать его, словно лучшее во всей Европе вино.
Рекомый палец, тем не менее, обладает прямо противоположными намерениями и смело проникает меж губ и зубов Рошфора, касаясь языка. От этого касания озноб катится по хребту, и тело, кажется, предает своего хозяина – губы все-таки смыкаются на пальце, нежно посасывая.
– Что ты позволяешь себе в отношении духовной особы, Рошфор? – насмехается Ришелье, однако палец не покидает узилища рта Рошфора, а ладонь ложится на щеку капитана, и великолепные ногти слегка царапают кожу.
– А что духовная особа делает у меня во рту, ваше преосвященство? – тихо вопрошает Рошфор, хотя в комнате они одни.
Кардинал мягко смеется, подходя совсем близко. Взгляды их встречаются. Ришелье нежно вынимает палец из рта Рошфора и размазывает слюну везде, где может дотянуться. Свободная рука проникает в подштанники Рошфора, в то время как вторая принимается нежно потирать его лицо. Эта близость дарит Рошфору ощущение жарких искр, вспыхивающих по всему телу, а горячее дыхание Ришелье заставляет немилосердно дрожать.
– Рошфор, Рошфор... порою ты – настоящая головная боль, и, тем не менее, ты всегда меня восхищаешь. Почему так? – шепчет кардинал на ухо Рошфору, после прижимая губы к чувствительной коже за ним, и нежно присасывается к ней.
Даже будучи подготовленным, Рошфор не может сдержать стона наслаждения. Ришелье тихонько смеется ему на ухо:
– Ах, Рошфор, Рошфор, как же просто сломать тебя, – шепчет он. – Что, если бы тебя поймали враги и выяснили бы, – о, совершенно случайно! – что ты – такая распутная шлюха? Мы не можем себе этого позволить, не правда ли? – дразнит он.
– Нет, ваше преосвященство, – задыхается Рошфор. Он почти готов спорить, сказать кардиналу, что только он, он и никто другой, способен заставить капитана издавать столь непристойные звуки, но это было бы глупее всего – так обнаружить свои невзаимные чувства. Это бы означало, помимо смерти, полный позор.
– Тогда, боюсь, тебе необходимо лучше сохранять лицо. Ты можешь сделать это для меня, Рошфор? – продолжает Ришелье, после каждой пары слов касаясь шеи капитана языком.
– Я буду стараться изо всех сил, – обещает тот. Сейчас он готов обещать что угодно, хоть сорванные среди звезд цветы, только бы кардинал продолжал заниматься его телом.
– Хорошее начало, – вздох Ришелье касается шеи, и зубы легонько царапают чувствительную кожу.
После он делает шаг назад, и глаза их встречаются на миг, прежде чем он грубо припадает к губам Рошфора. Колени капитана подгибаются от головокружения, от слабости, охватывающей все тело, и все же он с готовностью открывает рот, завлекая, принимая в себя язык Ришелье, приветствуя его покорно движением собственного языка. Они целуются, долго и мокро, дыша носами. Ришелье, впрочем, желает подразнить Рошфора – кусает его губы, и когда кожа рвется – жадно слизывает кровь, после чего вновь вгоняет язык в рот Рошфора, разделяя с ним тонкий вкус железа. Рошфор с радостью принимает его, стараясь не отставать, однако ему так и не удается вернуть ласку кардиналу. Хочется застонать, вздохнуть, но ему не позволено – и это сводит с ума.
Он чувствует, как руки Ришелье скользят по его торсу, прижимая их тела друг к другу или, напротив, разделяя; медленные поцелуи не прерываются, пальцы царапают спину, скользят вдоль позвоночника и ребер. Рошфор почти рад, что нижняя часть его тела остается без внимания: его член напряжен до боли, но чем позже кардинал заметит это, тем лучше.
Его язык медленно следует за языком Ришелье, пока в один миг кардинал не делает шага назад, не выхватывает одним скользящим движением кнут и не использует его.
Боль внезапна и сильна, и она заставляет Рошфора закричать в изумлении. Он хрипит, подавляя желание выбраниться и плюнуть, и напрягается всем телом в ожидании новых ударов.
– Ай-яй. Соблазнить духовную особу... Рошфор, ты чудовищно распутен! – дразнит Ришелье, и кнут щелкает в воздухе рядом с бедром Рошфора.
Тот поднимает неверящий взгляд, борясь с бурей злобы и возбуждения. Открывает рот, собираясь протестовать, вновь закрывает, склоняет голову. По крайней мере уж в эту ловушку он точно не попадется.
– Тебе нечего сказать, как я погляжу... так лучше, тебе не кажется? – смеется над ним Ришелье, и кнут обжигает ляжку Рошфора, заставляя его рычать от боли, оскалившись. – Что ж, тем лучше. Может быть, ты и в самом деле настоящий француз.
Рошфор обнажает зубы, готовый спорить, и едва удерживает рот закрытым. Он знает, что на провокации кардинала лучше не поддаваться. Он не должен отвечать, по крайней мере, не вслух. Острота боли постепенно спадает, сменяясь странным покалывающим ощущением, которое нельзя назвать совсем уж неприятным. Он выдыхает, уклоняясь от мысли, что боль возбуждает его ровно так же, как и ласки кардинала.
Он слышит, как Ришелье подходит ближе, видит его сапоги совсем близко от своих ног, а после ладонь кардинала вновь нежно касается его щеки.
– Твои реакции... странно манипулятивны, – медленно произносит Ришелье, и в его голосе сейчас есть что-то темное, но в то же время возбуждающее.
– Как скажет ваше преосвященство, – соглашается Рошфор, но боль и смущение немного нарушают спокойное звучание его голоса.
– Да... да... – шепчет под нос Ришелье, обращаясь скорее к себе, чем к Рошфору. Он вешает кнут на плечо капитана и принимается расстегивать его штаны. Мизинец случайно касается головки напряженного члена Рошфора, и, хотя пленник сдерживает сладострастный стон, его бедра его предают, резко подаваясь вперед в попытке получить больше внимания к пылающему от желания месту.
– Ах, Рошфор, что это? – в издевательском изумлении вдыхает Ришелье и указательным пальцем потирает красную, взбухшую головку. – Уж не наслаждаешься ли ты болью? – дразнит он и погружает аккуратный короткий ноготь в узкую дорожку волос, протянувшуюся по низу живота Рошфора, слегка царапая кожу под ними. Капитан вскрикивает.
– Нет!
– Ну, я определенно надеюсь, что это не признак плотского желания по отношению ко мне, так как я не могу... в самом деле... ответить на подобные чувства, – кардинал приподнимает подбородок Рошфора и почти нежно улыбается ему. Что-то разрывается в груди Рошфора, но он заставляет себя удержать взгляд и смотрит на Ришелье в ответ.
Кардинал награждает его последней улыбкой, после чего берет кнут и обращает взор к расстегнутым штанам Рошфора. Изящные, быстрые пальцы Ришелье обматывают тонкий конец кнута вокруг члена Рошфора и его мошонки, слегка потягивая время от времени, чтобы убедиться, что импровизированное кольцо держится плотно, причиняя дискомфорт, но не боль. Когда же работа кажется удовлетворительной, он делает небольшую петлю, превращает ее в узел и затягивает его так, что кнут остается на месте и не скатывается. Кажущийся теперь довольным, Ришелье слегка тянет за рукоять кнута и оставляет ее свисать вниз.
Кардинал легко целует Рошфора в ключицу и запускает большие пальцы рук в подштанники Рошфора.
– Ты должен будешь мне в этом помочь... образно выражаясь... – бормочет он, однако голос его теперь звучит иначе, хрипло, с придыханием, не столь собранно.
Рошфор с радостью покоряется и вывертывается из подштанников, оставаясь лишь в легкой рубахе (не считая, разумеется, кнута). Его член, теперь уже болезненно твердый, возможно, из-за кнута, прикасается к добротному хлопку и оставляет темное пятнышко там, где уже истекли первые капли семени.
Ришелье сжимает края рубахи, вновь притягивая Рошфора ближе, и с почти дикарской, бешеной лаской припадает к его шее. Рошфор, не нуждаясь в дальнейших приглашениях, приникает к нему, обнажаясь, как только может, едва слышно охая. Он все еще должен вести себя тихо, но возбуждение и остатки гнева распаляют его, как ничто другое в жизни, заставляют мечтать о возможности стонать и вздыхать, словно шлюха, – его, собранного и сосредоточенного даже тогда, когда он погружался до упора в распутницу, достаточно удачливую, чтобы удостоиться его внимания.
Пальцы Ришелье ласкают его ляжку, затем скользят по телу выше, пока не касаются лица. Рошфор не ждет, но на свой страх и риск открывает рот и принимается жадно сосать их, страстно облизывать, покрывая слюной. Его язык жадно исследует все, до чего способен дотянуться, от крепких ногтей и неровных подушечек до мягкой, чувствительной кожи между пальцами, доставая так далеко, как только можно, даже до костяшек пальцев.
На вкус это сперва кажется похожим на смесь пергамента и чернил, с нотками спирта от основы для духов кардинала, но вскоре все эти вкусы тают во рту, оставляя лишь ощущение берущейся морщинами под его ласками кожи. Это приятно, и кажется, Ришелье тоже доволен – его пальцы то погружаются в рот Рошфора, то вновь подаются наружу, весьма однозначно давая понять, что произойдет после, и бедра кардинала то и дело потираются о его собственные. Рошфор уверен, что мужчина тоже возбужден, и, когда их отвердевшие члены прикасаются друг к другу, едва ли не теряет сознание от сладострастного нетерпения. Это сводит с ума, вызывает желание разбить оковы, прижать кардинала к ближайшей стене и овладеть им. Но он понимает, что это невозможно, оковы слишком крепки, и Ришелье никогда не позволит ему взять себя. Тело сводит судорогой разочарования, но все же это – чистой воды предвкушение.
– Ты кажешься так внезапно готовым доставить мне удовольствие, – выдыхает кардинал в раздраженную кожу шеи капитана, и голос его игрив.
– Я всегда готов служить вам, ваше преосвященство, – механически отвечает Рошфор и давится одним из пальцев мужчины, забывая, что с такой жадной готовностью обсасывал их всего лишь мгновение назад.
Кардинал смеется, искренне довольный.
– Раздвинь ноги, – приказывает он, и Рошфор немедля покоряется. Движение заставляет его член едва заметно качнуться, и когда одежда нежно касается головки, капитан мягко вздыхает.
Кардинал быстро вынимает пальцы изо рта Рошфора и подносит их к низу спины скованного. Проводит ими по мягкой щели между ягодиц, проталкивает внутрь средний палец и сразу за ним – указательный. Рошфор издает вздох удивления, и его мускулы невольно сокращаются, но это лишь приносит еще больше неудобств.
– Тише, расслабься, – воркующе говорит ему Ришелье. – Глубоко дыши и расслабься, если только не хочешь, чтобы было больно, а не слегка неприятно, – советует он и старается еще глубже погрузить пальцы в тугой зад Рошфора.
Рошфор глубоко вдыхает.
– Можно ли помедленнее, – пробует он, и его быстро разочаровывают.
– Нет, – отвечает Ришелье. – Во-первых, я довольно нетерпелив, когда дело касается хороших вещей, мой дорогой Рошфор. Это даже если забыть, что в происходящем виноват ты сам. Не будь ты скован, твой рот мог бы хоть раз принести пользу, – продолжает он распекать его, словно Рошфор прыгнул в лужу и принялся жаловаться на то, что замочил сапоги.
Рошфор кивает и старается сконцентрироваться на собственном дыхании, в то время как Ришелье безжалостно сует пальцы все глубже и глубже. К несчастью, новизна и неприятность ощущений в сочетании с горячим дыханием кардинала слишком отвлекают, и все, что он может делать, – это терпеть.
Он не знает, сколько времени нужно, чтобы приспособиться к такому вторжению - возможно, меньше, чем требуется ему. Он не уверен, чувствует ли нарастающее раздражение по отношению к кардиналу или же просто боится. В конце концов ему удается расслабиться, и вскоре Ришелье начинает растягивать его по-новому, делая пальцами такие, как будто показывает ножницы. Дискомфорт уменьшается, равно как и спазмы, сжимающие его зад, пока пальцы не растягивают его слишком сильно.
Ришелье грубо кусает его за плечо, и все тело напрягается от боли и удовольствия, рождаемого болью, но это кажется частью плана кардинала, так как он немедля вынимает пальцы прочь. Неожиданная пустота заставляет капитана сжимать и разжимать мышцы.
Ришелье быстро расстегивает штаны и стягивает их вниз, обнажая свой эрегированный пенис и зад. Он улыбается, когда Рошфор приглашает его к себе, поднимая ногу так высоко, как позволяет поза.
Рошфор прежде несколько раз сходился в поединке с кардиналом и знает, как быстр и изящен тот бывает, когда скрещивает с кем-либо клинки. Однако он не готов к грубому проявлению силы, когда Ришелье хватает его под бедра и легко поднимает вверх, насаживая на собственный член, словно на кол. Неожиданность, чувство наполненности и боль пронзают Рошфора, заставляя кричать. Этого недостаточно, боль не уходит, и он хочет кричать еще, но знает, что это не поможет, так что лишь шипя вдыхает воздух и тихо рычит.
– Предупреди я тебя, и ты бы напрягся, – самым спокойным тоном объясняет Ришелье, словно указывая на ошибку в правописании. – Только дыши. Держись за меня.
Рошфор обхватывает талию Ришелье ногами, в отчаянии от боли, которая все еще кипит в нем. Даже если это положение и неудобно кардиналу, он не показывает этого. Он тихо воркует, поглаживая рукой член Рошфора. Целует покрытую синяками кожу, которую оделил своим вниманием до того.
Рошфор сжимает ноги плотнее, когда боль утихает, – просто чтобы понять, что будет. Боль еще есть, разумеется, но сейчас она выступает словно бы фоном, и он по большей части чувствует лишь неприятные ощущения от растянутости. Он ослабляет хватку, снова сжимает ее. Внутри почти нет никакого движения, это, скорее, движение сжатых мышц вокруг инородного предмета, но то, что есть, уже приятно. Чувствуется обещание чего-то лучшего, и он задается вопросом: это просто его желание, или тело знает об обещанном удовольствии, предназначенном лишь для нужд размножения.
Нежное прикосновение к его губам сносит прочь все анатомические размышления, как и все прочие мысли, и он отдается поцелую - более медленному и весьма чувственному. Жар губ Ришелье, вкус его языка... Руки кардинала прихватывают и сжимают обнаженные ягодицы Рошфора, и вместе с этим слегка приподнимают его, ослабляя нагрузку на скованные запястья. Капитан подается навстречу, слегка покачиваясь. Постепенно он начинает расслабляться: вновь может чувствовать свои мышцы, сжимать их вокруг плоти кардинала. Член, обмякший было от резкой боли, вновь начинает пульсировать, а движения двух тел заставляют его покачиваться, и головка то и дело касается кожи Ришелье, все сильнее распаляя желание.
Они устанавливают медленный ритм, прерывая поцелуй лишь чтобы хлебнуть воздуха, и скоро движения Ришелье подчиняются тому, как расслабляется и вновь охватывает его собой Рошфор. Ощущение растягивания, прежде такое болезненное, сменяется другим – восхитительным чувством заполненности. Ришелье довольно улыбается, все чаще отрываясь от губ Рошфора для вдоха.
– Тебе это, кажется, нравится, Рошфор, – смеется он, едва оканчивая предложение после особо жадного движения бедер капитана.
Рошфор осторожно составляет ответ.
– Быть заполненным вашей светлостью – восхитительно...
– Ты очарователен, – вновь смеется Ришелье.
Он крепко прихватывает еще брыкающиеся ноги Рошфора, легко поднимает его и вновь насаживает на себя. Рошфор, полностью не готовый к этому ощущению, громко стонет.
– Да, шепчи и стони, Рошфор, оставляй кардинала делать за тебя в итоге всю работу, – дразнит Ришелье, но его голос звучит мягко и довольно.
Он слегка меняет угол, и, жестко держа Рошфора, принимается грубо овладевать им, и каждое движение задевает что-то внутри Рошфора. Он не может ничего, кроме как кричать и стонать от невыносимого наслаждения, ноги начинают дрожать, и он почти сходит с ума от подступающего блаженства, когда, после особенно грубого толчка, кардинал замирает под ним. Он склоняет голову на ключицу Рошфора, и громкий рычащий звук рокочет в его груди, но он крепко держит скованного мужчину, кончая в него, спазм за спазмом накачивая своим семенем.
Какое-то время они стоят так, покачиваясь слегка на ослабевших коленях кардинала. И внезапно Рошфора пронзает страх, что его оставят вот так, со сжатым, эрегированным членом, с задом, истекающим семенем; вполне вероятный исход, но для капитана нежелательный.
– Это было... о боже. Ты у нас весьма страстный парень, так? – насмехается Ришелье. Он, тем не менее, все еще внутри Рошфора.
Он развязывает узел, позволяя кнуту упасть на пол. Длинные, изящные пальцы легко потирают кожу вокруг основания члена Рошфора, где кнут оставил красную и истерзанную кожу. Нужно всего лишь одного прикосновение, легкое потягивание – и вот капитан уже бурно кончает, направляемый внимательной рукой Ришелье. Тело обмякает, ноги едва держатся вокруг талии кардинала, но он все еще кончает, как никогда прежде в своей жизни. Ришелье ласкает его член, и даже когда волны удовольствия идут на спад, его рука все еще скользит по нему, сперва – дразня, а после – сводя с ума чрезмерной остротой ощущений.
– Я... я не могу, я... пожалуйста... – едва произносит Рошфор, и его бедра стараются отстраниться прочь от невыносимого чувства.
Ришелье кивает и прекращает свое занятие. Бережно придерживая ноги Рошфора, выходит из него. Вслед за его теперь уже обмякшим членом следует его собственное семя, вытекающее из зада капитана, растекающееся вокруг отверстия, прежде чем закапать на пол. Рошфор разжимает ноги, и ему помогают встать на пол. Он почти падает вниз, но удерживают кандалы на руках. Запястья налиты глухой болью, и где-то на задворках разума гнездится мысль, что будет еще хуже, когда эйфория от оргазма полностью пройдет.
Рошфор изучает лицо кардинала, пока тот освобождает его усталые руки от оков. Возможно, лучше всего будет заново обдумать процесс и само понятие обладания.